Моя проводница на вопросы отвечать отказывалась, так что мне оставалось лишь молча и слепо следовать за ней. Я не возражал: в конце концов, до сих пор на всей моей жизни лежал покров тайны. Может быть, пришло время сорвать этот покров и увидеть, что скрывалось под ним. Она вела меня к самому почитаемому месту в городе — Пирамиде ниш.
Подобно Толлану или любому другому городу сего мира, самым высоким сооружением Тахина являлась пирамида, возведенная в середине Церемониального центра. Как и все другие, главная пирамида Тахина имела четыре равновеликих ступенчатых склона и лестницу, что вела к святилищу на самом верху.
Отличие ее от всех прочих виденных мною храмовых пирамид заключалось в покрывавших ее склоны мириадах отверстий, не говоря уже о трехстах шестидесяти пяти нишах, походивших на небольшие открытые коробки. Изнутри ниши были выкрашены в темно-красный цвет, а снаружи были бирюзовыми, что при свете полуденного солнца являло собой ошеломляющий контраст. Однако же сейчас, ночью, в бледном, голубоватом свете бога Луны, казалось, будто пирамида служит обиталищем духов подземного мира.
Я последовал за своей проводницей вверх по крутым ступеням, полагая, что мне предстоит подняться на самую вершину, и удивился, когда на уровне четвертого яруса она сошла с лестницы и подвела меня к потайной двери. Дверь вела в освещенную факелами камеру.
Там меня поджидали трое мужчин в черных плащах с капюшонами. Они сидели за маленьким каменным помостом.
Света факелов не хватало, чтобы дать мне разглядеть лица мужчин, но я сразу ощутил их способность внушать ужас, присущую жрецам, обладающим жертвенными ножами.
Меня пробрало холодом. Я чувствовал себя так, будто вторгнулся в запретное святилище.
— Покажи нам Знак.
Голос жреца был столь же мрачен, как капюшон на его челе.
Я раздвинул полы плаща и показал рубцы. Женщина, назвавшая себя проводницей, посветила факелом.
Один из облаченных в плащи людей охнул.
— Да, это действительно он. Хранитель.
— Хранитель… чего? — сам того не осознавая, задал я этот вопрос вслух.
— Где находится Темный Разлом? — спросил вместо ответа Страж.
— В Обители Волшебника! — выкрикнул я. Преднамеренно. Во мне клокотала ярость, рука непроизвольно нащупала рукоять спрятанного под одеждой кинжала. Мне надоело без конца задавать вопросы, не получая ответов. Мое терпение иссякло. — Зачем я здесь?
— Откуда тебе известно это название? — Вопрос задал мужчина, сидевший посередине. Он же задавал и остальные вопросы.
— Не знаю. Может быть, от матери. Оно само слетает с языка, когда меня об этом спрашивают. А почему это важно?
Я постарался притушить ярость. При мне был кинжал, и я превосходно владел любым оружием. На протяжении трех лет Дымящийся Щит настойчиво учил меня боевым искусствам, объясняя, что с учетом того, сколько врагов имеется у Кецалькоатля, Звездочета и у него, эти умения мне, несомненно, понадобятся.
Я нуждался в ответах на свои вопросы, в том числе и о тайне моего рождения, а находившиеся здесь люди, похоже, могли мне кое с чем помочь.
— Что ты помнишь о своей матери? — осведомился Страж.
Единственное, что я помнил, — это как она заключила меня в объятия, перед тем как положить в корзинку. В этом воспоминании любовь мешалась с горечью утраты, поэтому я старался не давать ему воли.
— Помню лишь нечто теплое и успокаивающее.
Мне вспомнилась еще и ее мягкая грудь, на которой покоится моя голова, нежное тепло под моей щекой, мир и покой, царящие в душе.
Но об этом я промолчал.
— Еще помню, что она пела. Слов не помню, конечно, а вот голос был сладким и нежным. Она баюкала меня на руках и пела. — Мне были памятны и ее дивный запах, и крепкие объятия, дарящие негу и тепло, в которых я так нуждался.
Но это тоже осталось невысказанным.
— Ни лица, ни имени в памяти не сохранилось — только ощущения.
Трое незнакомцев в капюшонах пошептались между собой, после чего говоривший вновь обратился ко мне:
— Нам сообщили, что у тебя удивительная память на все, относящееся к небесам, что ты помнишь, где находится каждый из звездных богов при смене сезона, даже не наблюдая за ними. Кто тебя этому научил? Ацтекский шаман, который тебя растил?
Этим вопросом сам я никогда не задавался.
— Нет, ничему такому меня не учили. Похоже, это знание всегда было там, в моей голове. Чем-то похоже на знание о матушке: это ощущение, которое трудно определить. Оно просто приходит ко мне.
— Как и любой, созерцающий звезды, ты знаешь, что Темный Разлом представляет собой преддверие дороги в Шибальба, Потусторонний мир. А известно тебе, что Темный Разлом имеет и другое значение?
— Нет. Только то, что он находится в Обители Волшебника.
— А ты знаешь, что такое Обитель Волшебника?
Это не один из небесных Домов, — покачал головой я. — Во всяком случае, не один из тех, о которых я знаю. — И снова раздражение вскипело в моей груди, встав комом в горле. — Я что, обречен отвечать на ваши вопросы, не получая никаких ответов на собственные? Если вы Стражи, то что сторожите? И зачем меня привели сюда?
Трое Стражей снова пошептались друг с другом, после чего опять заговорил сидевший в центре:
— Ты знаком с небесной историей, но ведома ли тебе земная?
— Что вы имеете в виду?
Страж ответил не сразу. А когда заговорил, в голосе его слышалась печаль.
— Надвигается тьма. Наш мир, мир майя, пришел к концу, и на смену ему появятся другие. Давным-давно, больше поколений назад, чем возможно удержать в памяти, мы представляли собой великую цивилизацию, собравшую воедино все познания эпохи. Наша цивилизация процветала, просвещение ширилось, достигая даже самых мрачных уголков сего мира. Но конец нашего мира не простой каприз богов — так было предопределено. Я знаю, Койотль, ты понимаешь, что личная судьба каждого определяется временем его рождения. Но знаешь ли ты, что участь цивилизаций и мира как такового тоже зависит от времени сотворения? Что силы разрушения, приходя в движение уже в момент творения, дожидаются лишь времени для исполнения предначертанного?
Я понимал, о чем он говорит. Четыре мира сменили друг друга, предваряя возникновение ныне существующего.
Все они, по очереди, были уничтожены. Один погубило исчезновение солнца, другой — яростные шторма, третий — сошедший с небес огонь, а четвертый — потоп. Но я никогда не слышал ни о державах, ни тем более о мирах с предопределенной заранее судьбой, о том, что семена разрушения бывают посеяны заранее и прорастают в грядущем в назначенное время.
— Все это записано, — сказал Страж, — и не может быть изменено. Участь правителей и рабов, держав и миров — все прописано в Книге Судеб.