Хищник. В 2 томах. Том 2. Рыцарь "змеиного" клинка - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 131

Сейчас объясню вам, что значит turpiter decalvatus. Как мне позже доложил Гудахалс, тюремщики надели на седую голову Георгиуса металлический сосуд без дна, натянув его как можно глубже на самые уши и брови, так что его скальп и стал импровизированным днищем этого сосуда. Затем сосуд наполнили до краев горящими углями, при этом тюремщики крепко держали предателя, в то время как Георгиус вопил, отчаянно сопротивлялся и изворачивался; в конце концов все его волосы, кожа и плоть на голове прогорели до самой кости. Толпа, сказал Гудалахс, была просто в восторге от этого зрелища. Когда волосы Георгия занялись пламенем, раздались громкие одобрительные крики, однако после этого можно было увидеть только густой дым. Затем старика уволокли (к этому времени он уже потерял сознание), чтобы раздеть и приковать на pistrinum к мельничному жернову с другими такими же полумертвыми рабами.

Только гораздо позже мне пришло в голову, что все-таки следует задать этому старику несколько вопросов. Возможно, из-за того, что именно я косвенным образом поспособствовал преждевременной смерти Ливии, мне очень хотелось узнать, за какого человека она вышла замуж и как сложилась ее семейная жизнь. Поэтому я поспешил на мельницу, боясь, что старый Георгиус протянет недолго. Увы, я оказался прав, мне так и не удалось ни о чем расспросить его. Старик умер, прежде чем я добрался туда, его останки были с позором погребены (точно так же, как и останки Одоакра) в так называемой «плохой» земле — то есть на кладбище, которое примыкало к иудейской синагоге.

* * *

Не слишком радовало меня и то, что в Равенне с недавних пор поселилась принцесса Аудофледа. Ее брат, король Хлодвиг, отправил сестру с многочисленным эскортом стражников и слуг из своей столицы Дурокортора ^[125], и когда она добралась до Лугдуна, там как раз находился Эпифаний, занимавшийся переговорами относительно выкупа крестьян. Таким образом, епископ захватил принцессу с собой и привез ее в Равенну. В связи с ее появлением я испытывал смешанные чувства — раздражение пополам с обидой.

Акх, я изо всех сил старался взять себя в руки. И утешался тем, что уже больше не был старше принцессы в два раза; теперь я был всего лишь на девятнадцать лет старше ее. Я вынужден был признать, что Аудофледу, которой исполнился двадцать один год, нельзя было назвать ни легкомысленной маленькой глупышкой, ни властолюбивой или сварливой женщиной. Несомненно, она была красива и лицом и фигурой — большие голубые глаза, копна золотистых локонов, кожа цвета слоновой кости, высокая грудь. А еще невеста Теодориха была умна, умела вести светскую беседу и держалась с истинно королевским достоинством. При этом она не отличалась хитроумием, не использовала свою красоту в корыстных целях и не кичилась благородным происхождением. Она неизменно оставалась обходительной и милой как со мной, так и со всеми остальными придворными — и даже со слугами и рабами. Словом, Аудофледа вполне подходила на роль супруги Теодориха и вскоре должна была стать настоящей королевой.

Поэтому я постоянно твердил себе, что не должен обижаться на то, что Теодорих мной пренебрегает: теперь он вдобавок ко всем своим многочисленным королевским обязанностям стал проводить немало времени, ухаживая за Аудофледой и помогая ей готовиться к пышной королевской свадьбе. Однако меня задевало то, что теперь мой друг был больше похож на сраженного любовью поклонника, чем на спокойного решительного монарха. С другой стороны, Теодориха абсолютно не смущала его борода, которая к этому времени была уже такой же величественной, как у библейского пророка. Я обратил внимание, что он теперь часто поглаживал ее, глупо улыбаясь при этом. Теодориху, однако, не было нужды приплясывать перед принцессой и бросать на нее томные взгляды. Аудофледа в любом случае вышла бы за него замуж, даже если бы жених был равнодушным, холодным или даже жестоким по отношению к ней.

Теперь я редко встречался с Теодорихом наедине. Как правило, он быстро разбирался с делами, которые я приходил обсудить, после чего принимался донимать меня новыми подробностями относительно своих матримониальных планов; честно говоря, я уже устал от всего этого. В последний раз, это было уже буквально накануне свадьбы, он пылко заявил:

— Церемония продумана не так хорошо, как мне бы того хотелось. Вся беда в том, что здесь есть только одна арианская церковь. И раньше этот баптистерий — ты знаешь, Торн? — использовался римлянами в качестве купален. Это все, что смог получить бедняга епископ Неон для того, чтобы проводить службы по арианскому обряду в городе, где торжествует католичество.

— Всего лишь бывшие купальни? — довольно язвительно спросил я. — Да будет тебе известно, что римские термы никогда не помещаются в тесных и дешевых зданиях. Старый Неон ловкач, если сумел получить их под свою церковь. Баптистерий довольно большой, и там не стыдно провести даже королевскую свадьбу.

— Тем не менее я пообещал Неону, что построю еще одну, большую арианскую церковь, которая и станет его собором. Видел бы ты, как епископ обрадовался! В любом случае этот город достоин такого сооружения и получит его, а ариан здесь вскоре станет больше, чем католиков.

Я раздраженно произнес:

— Никак не пойму, почему ты так настаиваешь на том, чтобы Равенна осталась твоей столицей. Это весьма унылое место. Сырое, туманное, с вонючими болотами. Всю ночь напролет квакают лягушки, которых еле-еле можно расслышать сквозь жужжание отвратительных кровососов. Только свежий ветер на берегу Классиса способен разогнать их, но, пока доберешься туда, на середине дамбы можно потерять сознание от вони, которая исходит со стороны рабочего района.

— Я уже думал о том, как сделать жизнь в городе лучше, — мягко сказал Теодорих.

Но я не успокаивался:

— А какая вонючая тут вода! Мало того что Падус приносит в городские каналы отвратительную жирную пену с болот, так в Равенне к ней примешиваются еще и отходы из уборных. Ох и гадость в результате получается! Местные жители, между прочим единственные из всех римлян, пьют вино неразбавленным, прямо из амфор, потому что они не рискуют разбавлять его здешней водой. Ты и сам наверняка слышал эпиграмму Марциала о том, что в этом городе лучше иметь свой собственный фонтан, чем винный погреб, поскольку свежая вода ценится здесь гораздо дороже, чем доброе вино. Чем тебя так привлекает Равенна?

Все так же спокойно Теодорих сказал:

— Этот город был столицей со времен императора Гонория.

— Все, что его беспокоило, — это неуязвимость собственного убежища. Ни Гонорий, ни его преемники и палец о палец не ударили, чтобы сделать жизнь в Равенне более здоровой и удобной. Они даже не стали ремонтировать разрушенный акведук, чтобы получать приличную воду. Насколько мне известно, Теодорих, тебе убежище не требуется. Ты можешь сделать столицей любой из двух десятков более подходящих…

— Ты прав, конечно же. Thags izvis, Торн. А скажи мне, что ты думаешь об Аудофледе?

— Что? — Я споткнулся, не в силах продолжать свою пламенную речь. — А при чем тут Аудофледа?