Путь до места впадения Карони в Ориноко занял несколько дней. Ночевать, ввиду опасности подвергнуться нападению хищников, приходилось на воде. По мере приближения к редукции многие индейцы потихоньку сбегали, но им никто не препятствовал. С трудом удалось Кроуфорду убедить оставшихся индейцев в том, чтобы они направили лодки не в редукцию, а прямо в дельту, к морскому побережью. Спуск по Ориноко показался путешественникам несколько легче, чем путь вглубь Гвианы несколькими неделями ранее, но зато время тянулось медленно и тоскливо. Жара все усиливалась, болота, подсыхая, отдавали свои ядовитые испарения, казалось, с удвоенной силой, да и диких зверей в сельве не убавилось. Единственным развлечением становились речные дельфины, порой выныривавшие прямо у борта какой-нибудь лодки и стайками сопровождавшие путешественников. Но и они не слишком развеивали уныние всей компании, из которой по-настоящему скучали, пожалуй, только Харт и Элейна: молодоженов по-детски забавлял их общий секрет. К счастью, индейцы повели лодки по широкому, достаточно свободному от заболоченных островков и порогов рукаву Ориноко, который по мере приближения к морю становился только шире, а берега его — живописнее.
И вот, наконец, долгожданный момент настал: лодки подошли к устью, за которым расстилался открытый океан. Это случилось рано утром, когда солнце только поднималось из яркой сине-зеленой воды, а просыпающиеся в прибрежной сельве птицы, радуясь, начинали петь ему хвалебные гимны. Однако вскоре выяснилось, что путешественники спустились по одному из самых восточных рукавов Ориноко, который дальше всех отстоит от острова Тринидад.
* * *
Усталые люди расположились прямо на песке возле прибоя, благо тени от росших на самом берегу пальм было предостаточно.
Кроуфорд с Лукрецией, едва оправившейся от раны, отделились от компании и о чем-то тихо разговаривали. Элейна делала вид, что прогуливается, причем компанию ей снова составлял Харт. Пираты и солдаты благодаря долгому пути сделались совершенно неотличимы друг от друга и радостно обсуждали перспективы скорого возвращения — кто в Англию, а кто на Тортугу.
Только бедный коадьютор не находил себе места и метался вдоль берега, едва поспевая за мерявшим песок крупными шагами голландским капитаном.
— Я ничего не понимаю, Йозеф, что значит — ты остаешься? — причитал Абрабанель. — Я не понимаю, что значит «принял решения остаться в Новой Гвиане и принять христианскую веру»? Ты хочешь стать отступником на старости лет, что ты опять молчишь, Йозеф?
Ван Дер Фельд посмотрел на низенького толстого банкира и громко вздохнул.
— А как же я, Элейна, твои собственные дела, наконец? — едва не подпрыгивая от расстройства, продолжал купец. — Ты что, отказываешься от моей дочурки? И кто доставит нас домой? Ты что, хочешь, чтобы мы потонули вместе с сокровищами? Ты хочешь сделать из своего старого друга Великую Армаду? Из вредности толкаешь нас на это?! Но, дорогой Йозеф, никто же не отнимает у тебя твоей доли! Ты вполне можешь рассчитывать на часть сокровищ, когда мы вернемся! Нет, это невероятно!.. Ты бросаешь меня, своего почти родственника, которому ты обязан стольким… стольким… практически всем обязан, Йозеф, обрати внимание!
— Вы могли уже вспомнить, Давид, что капитанов здесь достаточно, а судно у вас есть, — возразил Ван Дер Фельд, но Абрабанель пропустил это замечание мимо ушей.
— Неужели тебе не совестно?! — поднажал он, добавив в голос слезу. — Ты, можно сказать, опозорил мою дочь!.. Она же твоя невеста! И кто теперь что может подумать о ней, если ты от нее отказался?!..
— Не беспокойтесь, дорогой Давид, честь и судьба вашей дочери в надежных руках.
— Что ты хочешь сказать?!
— Что с таким образцовым отцом, как вы, Давид, никакая тень не может лечь на репутацию Элейны. Ну, довольно голосить. Желаю всем вам счастливого пути!
Ван Дер Фельду нелегко было сохранять самообладание, но мысль о скором освобождении от той жизни, в которой, как в замкнутом круге, он бродил много лет, поддерживала его. Наибольшее впечатление на него произвел рассказ отца Дамиана о беседе с каким-то индейцем, обращенным в христианство. «Желая проэкзаменовать его, я спросил, что он может поведать об Иисусе Христе? Этот человек не стал прибегать к словам. Он опустился на колени и выложил из сухих листьев большой круг, а в центре поместил червяка и поджег листья. Тщетно червячок пытался найти выход из горящего круга, грозившего ему гибелью. Наконец, обессилев, он прекратил свои попытки спастись и, вероятно, приготовился к худшему. Тогда индеец протянул руку и, осторожно взяв червячка, перенес его на прохладную травку вне пылающего круга из листьев и торжествующе произнес: «Вот это как раз то, что сделал для меня Иисус Христос!».
— Вот так всю жизнь! Ни на кого невозможно положиться! — вздохнул банкир. Ван Дер Фельду было жаль своего старого друга, но он видел, что ничем уже не в состоянии ему помочь: Абрабанелю нравилось ломать эту комедию, нравилось быть обиженным и считать всех вокруг именно тем, чем он считал — ну что ж…
Даже сокровища не радовали старого коадьютора так, как, казалось, должны были. Он все время суетился и высказывал опасения, что золото может быть потеряно, если выйти в море на утлых индейских лодочках, но его никто не слушал, потому что остальные участники экспедиции были чрезвычайно довольны ее результатами, хотя и по разным причинам.
Уильям, посовещавшись с Кроуфордом, в сопровождении Потрошителя и нескольких пиратов, сгрузив с одной из лодок сокровища, отплыл на запад. Через двое суток он вернулся на «Голове Медузы», которая после ремонта была готова к любому, даже самому серьезному морскому переходу. Перегрузив сокровища и припасы с лодок на флейт и отпустив индейцев восвояси, экспедиция в тот же вечер прибыла на Тринидад.
Глава 19
Хрустальная удача
Тринидад — Карибское море — Бристоль
Прибытие путешественников в Сан-Хосе вызвало бурю восторга в губернаторском доме. К величайшему сожалению гостеприимного губернатора, ему не удалось надолго задержать у себя месье Рауля и чудом спасенную из рук кровожадных индейцев прекрасную Аделаиду Ванбъерскен, соотечественницу господина коадьютора. Они перешли на «Месть», которую, к удивлению губернатора, коадьютор предоставил в полное их распоряжение, и буквально через сутки снялись с якоря, объяснив свою спешку тем, что мадам необходимо как можно скорее вернуть на родину, из-за ее тяжелого самочувствия.
Лишившись приятного общества, дон Фидель принялся обхаживать Абрабанеля, а Мануэлита, изнывавшая от скуки с тех пор, как путешественники отправились в Новую Гвиану, утащила в свои комнаты Элейну и засыпала ее вопросами. Причем первый из них, вопреки ожиданиям прекрасной голландки, касался совсем не приключений, а Харта.
— Это ваш жених, Элейна? Какой он пригожий и ладный!.. — не уставала ворковать губернаторская дочка. — Но мне кажется, он сильно помолодел с тех пор, как вы были здесь в прошлый раз, — добавила она со смехом.
— Вы правы, дорогая Мануэла, — в тон ей отозвалась Элейна. — Старый жених исчез, а этот — жених уже настоящий.