— Великий царь, когда-то я был обеспеченным человеком, а теперь вот прозябаю в нищете…
— Довольно! — Ксеркс жестом подозвал к себе одного из своих евнухов. — Дайте ему золота, сколько он сможет унести.
Затем царь повернулся к Гидарну:
— Возьмешь «бессмертных» и пойдешь в обход по горам. Выступай сей же час!
* * *
Свет нового дня, зародившийся в небесной лазури, только-только рассеял в теснинах ночной сумрак.
Тревога, подобно порыву холодного ветра, пронеслась над эллинским станом. Дозорные на фокейской стене заметили человека, пробирающегося к Фермопилам со стороны Анфелы, где стояли персы. Перебежчиком оказался один из фессалийцев, многие из которых вступили в войско Ксеркса по принуждению.
Дозорные привели перебежчика к Леониду.
— Царь, персы двинулись в обход по Каллидромским горам, — сказал фессалиец. — Ксеркс послал к Восточному выходу из Фермопил Гидарна и всех «бессмертных».
Леонид спешно собрал военачальников союзных отрядов.
— Друзья! — начал он. — Персы отыскали обходную тропу. «Бессмертные» уже выступили, чтобы зайти к нам в тыл. Я отпускаю вас всех, ибо Фермопилы нам не удержать. Мои спартанцы останутся здесь до конца. Без приказа из Спарты мы отступать не можем.
Среди союзников разгорелись споры. Кто-то не желал оставлять воинов Леонида одних на погибель, кто-то настаивал на том, чтобы спартанцы отступали вместе со всеми.
— Иначе про спартанцев скажут, что они выполнили свой долг до конца, а нас назовут трусами, — сказал коринфянин Антенор. — Уходить, так всем вместе. Таково мое мнение.
Несмотря на уговоры, Леонид настоял на своем. Спартанцы останутся у Фермопил, чтобы задержать персов и дать возможность прочим эллинским отрядам без помех добраться до Фокиды.
— Глупо погибать здесь всему нашему войску после стойкой трехдневной обороны, — сказал Леонид.
Когда от дозорных пришло известие, что варвары толпами приближаются к Фермопилам от Анфелы, союзники стали торопливо собираться в дорогу. Лишь феспийцы, все как один, заявили, что остаются с воинами Леонида.
— И все же, друг мой, тебе придется немного отступить, — обратился Леонид к Демофилу, предводителю феспийцев. — Будешь со своим отрядом прикрывать мне спину у Восточного выхода. «Бессмертные» смогут пройти к Фермопилам только там. Поставь своих гоплитов в самом узком месте между горами и морем. И держись до последней возможности!
Демофил построил своих воинов в колонну и повел к Восточному проходу, куда уже ушли остальные греческие отряды, торопившиеся до наступления дня выбраться из теснин в Локриду Эпикнемидскую.
Персы, приблизившись к фокейской стене на полет стрелы, остановились, словно в нерешительности. На самом же деле Мардоний и Отана, отправленные Ксерксом на решающую битву с войском Леонида, выжидали, когда «бессмертные» завершат свой путь по горам и спустятся к морскому побережью у Восточного прохода. Ни Мардоний, ни Отана не догадывались, что в греческом лагере за фокейской стеной остались только спартанцы.
Над эллинским станом витал густой аромат жареного мяса и чечевичной похлебки, приправленной сильфием. Спартанцы завтракали. Все они были в боевых доспехах, при оружии. Дозорные подкреплялись пищей прямо на стене, продолжая вести наблюдение за всеми передвижениями варваров.
Мегистий был хмур и неразговорчив. Его жег стыд. Данное им пророчество не сбылось. Ни о какой победе над Ксерксом уже не могло быть и речи.
Леонид ободрял Мегистия, говоря, что все еще может измениться к лучшему. Кто знает, может, спартанское войско уже на подходе к Фермопилам. Желая выяснить это, Леонид попросил Мегистия погадать на внутренностях жертвенной овцы.
Мегистий сам выбрал овцу и заколол ее, разложив на камне окровавленные внутренности.
Леонид и Агафон, стоявшие неподалеку, терпеливо ждали, что скажет знаменитый прорицатель.
Вот Мегистий омыл руки в чане с водой и приблизился к ним.
— Идемте завтракать, друзья, — тихо и печально произнес он. — Обедать мы будем уже в Аиде.
Поняв смысл сказанного Мегистием, Леонид отправил Агафона к раненым, что-то прошептав ему на ухо.
Едва Агафон удалился, Леонид взял Мегистия за руку.
— В случившемся нет твоей вины, друг мой, — промолвил он. — Аполлон Пифийский ясно дал понять спартанцам, что гибель их царя послужит спасению Лакедемона. Это моя судьба. Я хочу, чтобы ты рассказал эфорам и старейшинам обо всем случившемся здесь…
— Нет, Леонид! Не проси и не настаивай, — твердо сказал Мегистий. — Я не покину тебя. Твой жребий — это и мой жребий. Но если ты хочешь оказать мне услугу, тогда отправь гонцом в Спарту моего сына.
К тому времени Ликомед уже вернулся из Этолии, куда посылал его Леонид за помощью. Этолийцы обещали прислать войско в Фермопилы, но только после окончания Олимпийских игр.
Наскоро перекусив в кругу своих военачальников, Леонид вызвал в свою палатку Ликомеда и Аброника, командира афинской пентеконтеры, стоящей на якоре поблизости от Фермопил.
Леонид протянул Ликомеду бронзовый жезл с крошечной фигуркой богини Ники на конце, предварительно сняв с него пергаментный свиток, на котором был написан приказ эфоров о защите Фермопил.
— Ликомед, передашь «Нику» эфорам, — сказал Леонид. В просторечии спартанцы называли такой жезл «Никой». — Также захватишь с собой мой царский штандарт. Не хочу, чтобы боевое спартанское знамя угодило в руки варваров. Скажешь эфорам, что их приказ выполнен. Теперь иди, Ликомед. Аброник перевезет тебя на своем корабле в Опунт. Дальше дорогу ты знаешь.
— Царь, но почему я? — обиженно спросил Ликомед.
— Так распорядился жребий, — солгал Леонид. — Пойми, друг мой, кто-то должен это сделать. В твоей доблести я не сомневаюсь. Ступай!
Ликомед вышел из царской палатки, не скрывая своей досады.
— Царь, на моем корабле хватит места и для всех раненых, — сказал Аброник.
— Раненые спартанцы никогда не покидают своих соратников, — промолвил Леонид. — Они либо вместе со всеми возвращаются домой победителями, либо вместе со всеми погибают. Таков военный обычай Лакедемона.
— Царь, я имел в виду тяжелораненых, — заметил Аброник. — Тех, кто не может держать оружие в руках. Они ведь только обуза.
— Ты хочешь сказать, что тяжелораненые лакедемоняне могут угодить в плен к персам, — понимающе покивал Леонид. — Не беспокойся, друг, у нас в обычае добивать своих тяжелораненых, если нет никакой надежды на победу. В Лакедемоне всех их будут считать доблестно павшими в битве.
Аброник был потрясен услышанным.
— Царь! Но разве в Спарте не воздадут почести твоим тяжелораненым воинам, если они вернутся домой? Разве их раны не служат доказательством их доблести? Зачем идти на такие крайности, убивать своих же соратников, когда есть возможность их спасти!