Хроника одного полка. 1915 год - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Анташкевич cтр.№ 105

«Семь!» – вспомнил Фёдор.

Фёдор зарычал и скомкал письмо.

«Брат!»

Но оставались непрочитанными строчки, в нём вспыхнула надежда, и он разгладил письмо.

Фёдор в сердцах хотел выбросить письмо, но сообразил, что тогда его бы нашли юнкера и прочитали, а это было невозможно. И он сунул письмо в карман.

Две недели назад Лена пришла. Было воскресенье, пасмурный и ветреный день. Елена Павловна были грустная и бледная. У Фёдора от этого сжималось сердце. В уже облетевшем городском саду они были одни, но Фёдору казалось, что где-то рядом Серафима, он её ненавидел, и казалось, что от Елены Павловны была тень Серафимы. Это была мистика. Это слово Фёдор услышал от юнкеров из дворян, офицерских детей. Ему это слово тоже понравилось, оказалось, что не только крестьянские родители рассказывали сказки своим крестьянским детям, а родители-дворяне рассказывали своим детям «мистические истории». Фёдор за два месяца набрался манер. Он построил сапоги с глянцем, часто вытаскивал за золотую цепочку золотые часы и справлялся о времени. На его гимнастёрке подрагивали две Георгиевские серебряные медали, одна с бантом за бои с Неманской армией, а сейчас ещё и жетон за призовую езду. В увольнениях, отойдя подальше от училища, он брал обтянутые кожей рессорные коляски с рысаками, только в Твери было особенно некуда ездить. В кармане у него были деньги. Но это всё пустое. Всё было бы хорошо и просто отлично, если бы при этом его любила Елена Павловна. Если бы!

В саду они ходили по грустным, волнительным, усыпанным жёлтыми листьями дорожкам, Фёдор говорил про их детство, дружбу родителей. Лена молчала. Иногда улыбалась, но редко, только тогда, когда вспоминалось что-то давнее, далёкое, прошедшее. Но стоило Фёдору заговорить о его чувствах, как Лена опускала голову и сосредоточенно молчала. Несколько раз она заглядывала ему в глаза, и Фёдор видел, что она хочет что-то сказать, и он замолкал и ждал, но Лена вздыхала и вынимала платочек. Что это было, отчего, отчего были слезы, Фёдор не понимал. Ему казалось, или он этого очень хотел, чтобы слёзы были от ответного чувства, но Лена молчала. Так они и ходили час или два, потом она сказала, что замёрзла, и он проводил её домой. Зайти она не пригласила. Он надеялся, что пригласит, и одновременно не хотел, потому что знал, что дома лишняя Серафима. В эти моменты он ненавидел Серафиму ещё больше. Они были так похожи. Несколько раз из-за туч выглядывало солнце, и Фёдору казалось, что рядом с ним идёт не Лена, а Серафима. А сейчас Елена Павловна пишет, Фёдор достал письмо и разгладил его: «…я не хотела тебе этого говорить, когда мы встречались…», дальше он помнил наизусть: «…а сейчас скажу – ты мне как брат!»

Он услышал шаги в коридоре, много шагов, посмотрел на часы, юнкера шли на обед. «Подавятся они если не рыбой, то кашей!» – поднялся, дождался, пока шаги пройдут, и пошёл в спальню.

В воскресенье утром, в увольнении, он пошёл сразу домой, по дороге заказал в Скорбященской церкви рядом с училищем панихиду на помин души матери в сорок дней со дня её смерти и, не помолившись, ушёл.

Дома застал сборы, в Старицу не поехал, причин не объяснил, о предстоящих экзаменах не сказал. Отец смотрел на него долгим взглядом, но потом только покачал головой. Фёдор проводил родню, переоделся в домашнее и пошёл на конюшню. Дракон стоял кормленый и блестел чищеный. Благородный, чистокровный. Фёдор угостил его чёрным хлебом, дождался двух часов пополудни, надел городское платье и вышел.

Он нарушил устав и все регламенты воинской службы: юнкерам было строжайше запрещено под угрозой отчисления переодеваться в гражданское, гулять в городском саду, ездить в трамвае, посещать рестораны и театры. Когда в городском саду гуляли с Еленой Павловной, Фёдор был в военной форме, ему надо было блеснуть, а патрулей он не боялся, его в гарнизоне все знали, он сам ходил в патрули, но всё одно риск был велик и мог кончиться скандалом его, Фёдора, масштаба, если бы его увидел кто-нибудь из офицеров училища. И сейчас нарушил: надел цивильную бобровую шапку, драповое пальто и натянул новенькие калоши. Он понимал, что сегодня для него решающий день: сегодня Елена Павловна, по его мысли, должна сказать своё слово и после этого уехать до Рождества. Её не будет целый месяц, и этот месяц Фёдор целиком посвятит учёбе, поэтому сегодня главное не сгореть, не спалиться на переодевании – этого допустить никак нельзя. Если случится, его наверняка отчислят с позором. И это вместо золотых погон.

Можно было так и не делать. У него законная увольнительная, он не собирался ни в ресторан, ни в театр, ни в городской сад, поэтому не было никакой нужды нарушать, но что-то такое вызрело в душе, что Фёдору понадобилась опасность, почти как на войне, как в ночной разведке, переодевшись в чужое платье, и если враг арестует, то его тут же расстреляют как лазутчика. Он натянул на брови шапку, поднял меховой воротник и пошёл. Сейчас он дойдёт до Елены Павловны, сядет перед ней и всё выскажет и всё выслушает. Но для этого надо пройти по Скорбященской, дом Елены Павловны был недалеко от училища, и училище сейчас для Фёдора было как стан врага.

Он уже дошёл до Общества взаимного кредита и увидел, как какая-то женщина, шедшая впереди, остановилась и взялась правой рукой за невысокую ограду, а левой стала подтягивать башмачок, и с точностью определил, что это Серафима. Он остановился. Если она сейчас повернёт направо, значит, она идёт домой, и тогда он пойдёт за ней. Училище располагалось дальше и прямо, он посмотрел время, было 2:30 пополудни, и его охватила какая-то странная, неожиданная радость, и мелькнула мысль: «Если она повернёт направо, значит, просто идёт домой, просто возвращается, и нам по пути, а если прямо, значит – ко мне, в училище, значит, о чём-то хочет предупредить!» Он уже давно понял, какие чувства испытывает к нему Серафима, она их особенно и не скрывала: и письма к нему на войну, и взгляды при встрече, и движение рукой, как будто бы дотронуться, но всегда отдёргивала руку или застывала.

Серафима, Фёдор нисколько не сомневался в том, что это была она, подтянула башмачок и пошла. Фёдор тронулся за ней. Серафима шла прямо, направо не повернула, и он её позвал. Это было вовремя, потому что Фёдор увидел впереди нескольких юнкеров, они группой шли навстречу, до них было шагов двести.