Странствие Кукши за тридевять морей - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вронский cтр.№ 67

На следующий день Кукша с Шульгой и еще несколькими дружинниками переходят в Печерьский, или Оскольдов город. Поселяются они в гриднице – длинном доме, похожем на тот, в котором они ночевали сразу по приезде, только еще больше. На длинной широкой лавке каждому отведено место, которое будет служить ему ложем. Спят все головой к стене, а в головах у каждого на стене висят его доспехи. Скрыня с добром хранится под лавкой. Располагаются воины просторно, кто хочет, может приводить наложницу.

Киевский идол Перуна стоит далеко, на Киевой горе, от Печерьска его и не видать, но князь Оскольд помнит о нем. Сразу по возвращении он объявил киянам, что больше не собирается приносить жертвы Перуну, но, кто хочет, пусть приносит. И еще он объявил, что отныне в Киеве больше не будут приносить в жертву людей – ни Перуну, ни другим богам. Кто ослушается, пусть пеняет на себя.

Дир потом объяснил Кукше, что на острове Березане Оскольд нарочно оскорбил язычников, чтобы понять, легко ли будет установить в Киеве новую веру, и убедился, что нужна осторожность, иначе можно загубить дело. По этой именно причине он пока оставил в покое здешнего Перуна.

Оскольда и Дира беспокоят сомнения относительно тризны, без тризны обойтись нельзя, но они не знают, как правят тризну христиане, и опасаются греха. Князья спрашивают совета у Кукши, однако и он не может сказать ничего вразумительного, ему не доводилось видеть царьградскую тризну, разве что отпевание и погребальный поезд с длинными свечами: может, это и есть христианская тризна? Неожиданно для самого себя, без особенных раздумий, он роняет:

– Апостол Павел сказал: не ведают, значит не грешат…

Оскольд поднимается с лавки с просветленным лицом, он не скрывает радости и торжественно, как будто выступает на вече, произносит:

– Я думаю, Дир, Кукшу с самого начала, еще в Гардарики, послал нам добрый христианский Бог, чтобы вывести нас на истинный путь!

Кукша не ведает, что происходит в душе Оскольда, и ему непонятно, чем вызвана такая радость. А вызвана она тем, что случайно всплывшие в Кукшиной памяти слова апостола разрешили Оскольд вы мучительные сомнения. Оскольд сильно опасался, что христианский Бог запрещает языческую тризну и может за нее покарать.

Но отменить ее невозможно: уж этого-то кияне не стерпят – и так уже третий год подряд стоит засуха. А раз не только они с Диром, но даже Кукша не знает, можно ли им править языческую тризну, значит они, по слову апостола Павла, и не согрешат, справив ее. Дир, кажется, тоже рад, что все разрешилось так просто, хотя с лавки не вскакивает и ничего не произносит.

Со спокойной душой князья Оскольд и Дир готовят тризну. Своих запасов ячменного пива и хмельного меда может не хватить. Отряжают людей с конями на Подол, на Торг, – там за серебро можно хоть змея семиглавого купить. Не худо бы и рыбы запасти: долгомордых матерых севрюг да белуг – они здесь, в Киеве, не ловятся, их снизу привозят. Осетров же и стерлядей, а тем паче всякой мелочи – лещей, налимов, сазанов и прочих – покупать не надо, этого добра и здесь полно. Следует, конечно, прикупить и скота – волов и кладеных ^[116] баранов.

Много надо припасов – на тризну приходят все, кто пожелает, так что готовь на весь Киев – будет в самый раз! Князья Оскольд с Диром не скупятся. Они и никогда-то не скупились, а сегодня… к тому же, князь Оскольд намерен кое-что сказать киянам…

Разрозненными кучками тянутся кияне, несут корзины с огородными и садовыми плодами, с пшеничными хлебами и прочей снедью. В Город люди не входят, располагаются за его пределами на лугу между Городом и сосновым бором. Здесь раз и навсегда сложены долгие очаги, возле них и устраивают большие пиры, если позволяет погода. А нынче позволяет – в Киеве давно уже стоит засуха, и в небе, увы, ни облачка, дым от очагов тянется вверх прямыми столбами, не суля и на будущее перемены погоды.

Несмотря на расслабляющий полуденный зной, все начинает происходить стремительно. Режут скот и, едва успев собрать кровь в скудельные сосуды, быстро свежуют туши, широкими секирами ловко разрубают их на части, делают в мясе надрезы, укладывают в них зубки чеснока, и наконец водружают увесистые куски мяса на вертелах над очагами. Рабы крутят ручки вертелов, и мясо медленно поворачивается над огнем, а нарочитый ^[117] раб из поварни, обходя очаги, посыпает мясо драгоценной солью, истолченной в каменной ступке, внимательно следя, чтобы ни крупинки не упало в огонь.

Приносят широкую изузоренную почетную скамью для князей, рядом ставят скамью пониже – для княгинь, на землю вдоль очагов стелют звериные шкуры, подобно тому, как ставят лавки вдоль столов, выносят посуду, бочонки с пивом и хмельным медом, узкогорлые корчаги с заморским вином.

Появляются корзины с садовыми и огородными плодами, многим из них Кукша не знает даже имени. На расстеленных холстах раскладывают круглые белые хлебы. Из множества запахов, не считая дыма, главенствуют и соперничают два – жареного мяса и спелых яблок.

Князья занимают свою скамью, их жены – свою, а дружинники и гости располагаются на шкурах и просто на траве. Запах жареного мяса все-таки торжествует, и все взоры невольно обращаются к очагу. Когда мясо готово, из-под него отгребают угли, чтобы оно не подгорело. Каждый подходит и своим ножом отрезает кусок. Хлебы же не режут, а только преломляют – ножом касаться хлеба нельзя.

Вокруг собравшихся на тризну похаживают рабы с киями – тяжелыми суковатыми дубинками, похожими на боевые палицы. Скоро сюда сбегутся собаки со всего Киева, и дело рабов – отгонять киями собак от пирующих. Уже слышится обиженный визг – это получила свое самая настырная.

Служанка подает князю Оскольду серебряную чашу, чаша низкая и широкая, берут ее обеими руками. Князь Оскольд молча отпивает и передает ее князю Диру, сидящему слева от него. Дир тоже прикладывается к чаше и, в свою очередь, отдает ее соседу, сидящему слева.

Таким образом чаша идет по кругу, как солнце, и, подобно солнцу, дарит людям веселье. Служанки наготове – доливают чашу из братин ^[118] по мере того, как содержимое ее уменьшается.

Первую чашу все пьют в безмолвии, каждый вспоминает все самое лучшее о погибших мужах. Кукша берет чашу из рук Шульги и отпивает небольшой глоток. Этого достаточно, чтобы почувствовать, как крепок мед, и ощутить легкое головокружение.

После того, как круговая чаша, обойдя всех, возвращается к князьям, только уже с другой стороны, служанки обносят пирующих рогами, наполненными пивом. Князь Оскольд встает и, высоко подняв рог, говорит:

– Я пью этот рог за доблестных мужей, которым не довелось вернуться из похода! Не сомневаюсь, что всех верных и храбрых ждут светлые небесные чертоги! И чем сильнее мы здесь, желаем им этого, тем вернее достигнут они тех желанных чертогов!