– Эй, хлопцы, кому охота по смертоубийству жандармского ротмистра в свидетели пойти?
Последствия предложения были просто магическими. Зрители не столько удалились, сколько исчезли, растворились в воздухе. Убраться за одну секунду успели даже те, кто залез на дерево.
Сабуров задыхался от усталости и злости. Его бесила и боевая манера соперника – увёртываться, не отбивая клинок, – и замечания двоих зрителей.
– «Давненько не брал я в руки шашек», – процитировала гоголевского героя Катерина Михайловна.
– Да уж, почитай, с Корпуса, – заметил Данилыч. Правда, наблюдения за дуэлью не отвлекали его от дела – связывания рук поверженным жандармам. Подобно другому гоголевскому герою, верёвочки, пригодные в дороге, были при нем всегда.
Саша уже осмелел и, продолжая маневрировать по-прежнему, начал атаковать сам. «Значит, проникла и соблазнила!» – повторял он, нанося удары, да так, что Данилыч напомнил просьбу насчёт смертоубийства.
Ротмистр тяжко дышал, отбивался так же размашисто и сумбурно, как и наступал. Саша срезал с его мундира две пуговицы, снёс эполет, прихватив плечо, распорол левый рукав, неглубоко, но длинно ранив в руку.
– Александр, оскорбление смыто, – заметила Катерина Михайловна. Эти слова почему-то совсем уж разъярили Сабурова – тот начал рубить буквально из последних сил, будто от замаха зависела точность ударов.
– Лександр Петрович, нам в путь пора, – обратился к Саше Данилыч. – А ну-тка, покажите мне, как я вас учил. Ждите, как он ударит, принимайте саблю, поверните. Рраз! Нет, быстрей чуток надо. Ещё! Рраз! Молодца!
Действительно, на третий раз Саша выполнил самый гуманный фехтовальный приём, теоретически известный ему и прежде, а практически показанный Данилычем. Сабуров ощутил рывок в правой ладони, потом руке стало легче, и он увидел саблю, летящую под возок.
Хрипло выругавшись, Сабуров бросился за ней, нагнулся, желая поднять, но Саша не собирался давать ему столь любезный шанс и толкнул с налёта, так что ротмистр рухнул на утоптанную почву.
– Так мой дядя Лев Иванович был связан с британским правительством?! – зло повторял Саша, держа острие своей сабли в двух дюймах от лица Сабурова. – Так Джейн прибыла в Россию, чтобы соблазнять и обольщать?!
Сабуров молчал. Ему хватало смелости не отрекаться от обвинения, но мужества, чтобы подтвердить, не хватало.
– Александр! – прикрикнула Катерина Михайловна. – Ты не на Кавказе! («На Кавказе бы зарезали», – заметил Данилыч.) Оставь его!
Саша, тяжело дыша, отошёл. Его заменил Данилыч, нагнувшийся к Сабурову.
– Покажитесь-ка, ваше благородие. Не кобеньтесь, не надо нам лишнего грешка на душу. Коли кровь отворили, затворить можем. Мы сами и лекари, и калекари. Нет, не отворено, поцарапано. На плече так вообще следа нет.
– Все равно, Данилыч, надо перевязать, – сказала Катерина Михайловна.
– Нападение на жандармского офицера – в Сибирь, – пробормотал Сабуров. Он сел, но вставать не спешил. Без сабли, в распахнутом и разрезанном мундире, ротмистр потерял половину прежнего апломба.
– Что за глупости! – сказала Катерина Михайловна. Она присела рядом, достала кусок бинта, сама закатала рукав Сабурову и начала перевязывать. – Дмитрий Борисович, немного соображения, и вы поймёте, что предавать нынешний инцидент огласке в первую очередь не в ваших интересах. История о том, как четверых жандармов побили кучер и пятнадцатилетний мальчишка, может быть, и вызовет интерес у начальства, но лично вы не дождётесь ни понимания, ни сочувствия. Ваши люди в этой истории оплошали, зато обошлись без заметных ран, поэтому лучше всё скрыть.
Сабуров проворчал то ли согласие, то ли угрозу.
– А вам я бы посоветовала или поскорее вернуться, или обратиться в местное отделение и приступить к исполнению обязанностей. Вы проехали пол-России в погоне за несуществующим заговором. Если вы, жандарм, ехали не с закрытыми глазами, то увидели, сколько вокруг было корысти и воровства. Вы бы легко узнали, сколько денег выделяется на овёс для обозных лошадей и сколько расходуется в действительности. Узнали бы, сколько денег выделено на солдат и чем кормит их интендантство. Раскрою вам маленькую тайну – великая княгиня Елена Павловна, приглашая меня в севастопольские госпитали, особо подчеркнула, что я воровать не позволю. Заметьте, она надеется на меня, а не на жандарма. Так оставьте вашу страсть к заговорам хотя бы до конца войны и займитесь прямым делом – не позвольте ворам погубить армию!
Во время этого монолога Данилыч о чем-то беседовал со связанными и пришедшими в себя жандармами. Саша рассеянно слушал Катерину Михайловну, продолжая держать саблю. К нему подошла Джейн.
– Саша, ты ранен?
Действительно, первый натиск Сабурова оставил на правом рукаве короткий порез. В нем виднелась кровь. Приметив, где Катерина Михайловна взяла бинт, Джейн взяла, подошла к нему.
– Саша, я хочу проверить, правда ли я не боюсь крови.
Саша не стал сопротивляться и не помешал Джейн проделать со своей рукой ту же операцию, что Катерина Михайловна с Сабуровым. Бояться было особенно нечего, хотя порез оказался глубоким. «У тебя с каждой схваткой раны все серьёзней и серьёзней», – заметила Джейн.
– Ну что же, – сказала Катерина Михайловна с некоторой жандармской интонацией, – после бесплодных попыток кроткого увещевания пришлось прибегнуть к строгим и действенным мерам. Надеюсь, благоразумие взяло верх. Нам пора в путь. Данилыч?
– Пора, – подтвердил тот. – С ребятами я погуторил, – он кивнул на жандармов, – договорились, что, если дело вскроется, они покажут: напали пятеро злоумышленников, побили дубьём. Тут дело простое: любой стражник, хоть русский, хоть персидский, всегда скажет, что одолела его шайка, а не один злодей.
– Надеюсь, все будет по разуму, – кивнула Катерина Михайловна. – Джейн, так ты вступила в орден сестёр милосердия? Можно взглянуть? Очень хорошо. Эти господа, кажется, помогли вынести наши вещи.
– Надо ещё забрать мармелад, – улыбнулась Джейн.
Саша, вспомнив о чем-то не менее важном, подошёл к Сабурову.
– Отдайте, пожалуйста, бумажку из альбома Джейн. Или мне вас обыскать? Сабуров молча протянул смятый листочек…
Выехали через четверть часа. Когда возок тронулся, Катерина Михайловна тихо спросила Джейн:
– Джейн, почему ты тогда улыбалась?
– Я рыдала-рыдала, а потом увидела в окне Данилыча. Он сверху заглядывал, с крыши. Он увидел, что я плачу, и такую гримасу состроил, что я поняла: все будет хорошо.
* * *
Кони были отдохнувшие, откормившиеся (ведь не казённые), поэтому ехали далеко и долго. К тому же Данилыч заранее вызнал о параллельной степной дороге, подсохшей, главное же – не разбитой.
Джейн с неудовольствием отметила, что отвыкла от колёсной езды и забыла про тряску. Делать было нечего, оставалось трястись.