Шкипер ждал на причале, переговариваясь вполголоса с одним из матросов.
– Ну так чего? – спросил он у подошедших Веспасиана и Магна тоном слуги из трактира.
– Четыре сотни, – ответил юноша.
– Я сказал пять, и это последнее мое слово.
– Как понимаю, другого выбора у нас нет, не так ли? – сказал молодой человек, вытаскивая кошель с золотыми ауреями.
– Выходит, так, – отозвался капитан, глаза которого при виде увесистого мешочка жадно блеснули.
Это была последняя вещь, которую ему довелось увидеть в жизни.
– Ты прав, мой мореходный друг, другого выбора у нас нет, – произнес Магн, вонзая меч в сердце шкипера.
Матрос застыл в изумлении, не понимая, что происходит, и смотрел, как его начальник оседает на пирс. Колено Веспасиана врезалось ему в пах, заставив согнуться пополам и подставить спину клинку Аттала. Тот вонзился в загривок, засев в позвоночнике. Бедолага умер, так и не уразумев в чем дело.
Обнажив гладий, Веспасиан прыгнул на нос корабля и отрубил ближайшему из моряков правую руку. Зажимая хлещущую кровью культю, тот упал. Его дикий крик предупредил остальных членов команды об опасности. Сопровождаемый Магном и Атталом, юноша перепрыгнул через стойку с амфорами и очутился в чреве судна, приземлившись на спину седоватому матросу, достававшему меч из оружейного ящика у мачты. Веспасиан ударил его рукояткой гладия, и череп бедолаги хрустнул, как грецкий орех. Вопль Аттала заставил молодого трибуна нырнуть влево, что позволило ему чудом избежать топора, которым свирепо орудовало татуированное чудовище в одной засаленной набедренной повязке. Когда пролетевший мимо топор врезался по инерции в линию амфор, монстр зарычал как дикий зверь. На доски хлынуло оливковое масло. Веспасиану пришлось ухватиться за борт, чтобы не поскользнуться на предательской поверхности. Он слышал, как Секст и Марий бегут по пирсу, потом прыгают на корму. Справа Магн вспорол живот рыжеволосому кельту и изо всех сил толкнул корчащееся тело прямо на монстра. Тот попытался увернуться, но поскользнулся на залитой маслом палубе и грохнулся на заднее место. Орущий кельт перегнулся у него через плечо, вывалив дымящиеся кишки верзиле на колени. На миг татуированный ошалело замер, вообразив, что серые внутренности принадлежат ему. И лишь секунду спустя увидел, что не пострадал. Он поднял взгляд как раз в тот миг, когда кинжал Аттала впился ему в правый глаз. Гортанный рык эхом отразился от прибрежных скал, когда управляющий провернул лезвие вправо-влево, превращая мозги моряка в кашу, и резко прекратился, когда Аттал одним движением вздернул кинжал вверх.
Веспасиан огляделся. Секст и Марий завладели кормой и теперь переводили дух, привалившись к поручням. У их ног валялись два мертвых тела. Магн осторожно пробрался по скользким доскам и спокойно чиркнул выпотрошенного кельта по горлу, положив конец его воплям. Теперь единственным звуком оставались плеск волн да негромкие, ритмичные стоны калеки на носу, истекающего кровью из отрубленной руки.
– Я разберусь с ним, господин, – сказал предводитель «братьев», стараясь сохранить равновесие на залитой маслом палубе покачивающегося корабля.
– Спасибо, Магн, – отозвался юноша так, будто тот предлагал ему глоток воды. – Марий, Секст, стащите сюда эти тела, потом уберите масло, пока кто-нибудь не расшибся.
Юноша положил руку на плечо Атталу.
– Благодарю тебя за то предупреждение, старый друг. Уверен, тебе понравится рассказывать этим вечером госпоже, что если бы не ты, она не досчиталась бы одного внука.
– Еще бы не рассказать, господин, – улыбнулся управляющий. – И сегодня, и каждый вечер в будущем. Хотя мне сдается, она всякий раз станет напоминать мне, что тебе ничего бы не угрожало, сделай я все как надо и подыщи надежного шкипера.
– Скорее всего, ты прав, – со смехом ответил Веспасиан. – Пойдем, сообщим ей, что мы еще живы.
Вскарабкавшись на борт, они увидели, что Тертулла так и стоит на берегу, стиснув перед собой руки.
– Дед гордился бы тобой, – сказала она, когда мужчины подошли ближе. – Ты сражался как человек, который знает, что победит. Это признак величия, свойство того, кто целым выходит из всех испытаний.
– Однако с немалым трудом, Тут. Если бы не Аттал, две половинки моего тела лежали бы сейчас в трюме.
– Выходит, ты хоть раз за столько лет доказал, что от тебя может быть какая-то польза, – заявила старушка, улыбнувшись старому другу.
– Сдается, что так, госпожа. И в этом мое преимущество над тобой.
Оставив их препираться, юноша поспешил организовать погрузку лошадей. Когда животных заманили по самодельной сходне в трюм, а пожитки были сложены в маленькой каюте, Марий заявил, что готов плыть хоть на край света.
Прощаясь, Тертулла отвела Веспасиана немного в сторону по пляжу. Оказавшись на расстоянии, с которого их никто не мог услышать, старая римлянка взяла ладони внука в свои и крепко сжала.
– Вернувшись, ты не застанешь меня здесь, – сказала она, с любовью глядя ему в глаза.
Веспасиан открыл было рот, чтобы возразить, но она приложила палец к его губам.
– Никакие слова ничего не изменят. Я знаю, что дни мои сочтены, а тебе предстоит отсутствовать не дни, но годы.
Юноша понимал, что бабушка, скорее всего, права. Отец имел в виду то же самое, напоминая заехать к ней по пути. Но согласиться было все равно, что сделать близкий конец неизбежным. Он ощутил, как на глаза наворачиваются слезы, и обнял бабушку.
– Не спеши оплакивать меня, – нежно укорила Тертулла. – Побереги слезы до моей смерти. Будь благодарен, что у нас была возможность в последний раз сказать друг другу «прощай». Немногим даруется такая роскошь.
– Я буду скучать по тебе, Тут, – сказал Веспасиан, утирая глаза. – Самые счастливые дни моей жизни прошли тут, в Козе, с тобой.
– Это вовсе не означает, что в будущем у тебя не будет счастливых дней. Свое имение я оставляю одному тебе. Твой отец поймет – у него уже есть два, и он не поблагодарит меня за дополнительную обузу. Что до Сабина, то ему тут никогда не нравилось, и он старался побыстрее уехать.
– Тем не менее брат обидится и постарается мне отплатить.
– Что же, это ваше с ним дело. Я просто поступаю так, как считаю правильным. В завещании я даю свободу всем моим рабам, но предлагаю им остаться и работать в имении в качестве вольноотпущенников под началом Аттала, который будет вести дела до твоего возвращения. Когда вернешься, у него будут документы, которые я попрошу передать тебе. Также я оставляю ему достаточную сумму, чтобы в старости он не был для тебя обузой.
– Аттал никогда не будет для меня обузой, Тут. Ведь он всегда будет напоминать мне о тебе.
Тертулла обняла внука, а потом, приподнявшись на цыпочках, поцеловала в губы.
– Помни, служи, как считаешь правильным, и себе и Риму, и ты исполнишь предначертание, которое куда величественнее, чем можно вообразить. – Она взъерошила ему волосы, как любила делать в детстве, и улыбнулась. – Тебе пора, все уже на корабле. Прощай, мой драгоценный мальчик.