Перепачканный кровью Тит высвободил топор и взял нож. Он подошел к свинье, которую держал Паллон. Скотина явно не была встревожена насильственной смертью, приключившейся у нее на глазах. Римлянин повторил молитву, затем пропустил руку под нижней челюстью свиньи, приподнял ей рыло и стремительным, жестоким рывком рассек горло.
Пришла очередь барана. Отерев с глаз теплую, липкую жидкость, Сабин обнял своего подопечного и удерживал на месте, пока снова звучали слова молитвы. Баран вскинул голову и успел проблеять, обращаясь к небесам, и в этот миг Тит резко чиркнул ножом поперек шеи. Тотчас хлынула кровь, заливая подкашивающиеся передние ноги животного. Сабин поддерживал несчастное существо, не делавшее попыток сопротивляться. Вскоре у барана подломились задние ноги, а через несколько секунд остановилось и сердце.
Сальвион и Паллон перевернули жертвы на спины, чтобы Тит мог сделать длинный надрез на брюхе. Собравшиеся затаив дыхание наблюдали за тем, как двое мужчин раскрывают туши, раздвигая ребра. Когда Тит погрузил руки сначала в быка, потом в свинью, а затем в барана, воздух наполнил смрадный запах внутренностей. Римлянин ловко извлек у каждого из животных сердце и бросил его в огонь, предлагая в жертву Марсу. Весь перемазанный кровью, он вытащил печени закланных и разложил на дощатом столе. Обтерев органы, Тит оторопел от изумления и знаком приказал остальным подойти поближе, после чего показал им печени одну за одной. На поверхности у каждой имелся большой изъян. Сердце подпрыгнуло у Сабина в груди – внутренности не совершенны! Ему приходилось видеть достаточно жертвоприношений, чтобы знать: печень с неестественными отметками является худшим из всех предзнаменований. А отметины на всех трех – наверняка настоящая катастрофа. Марс не расположен принять этого недоростка!
Подойдя поближе, Сабин хорошо разглядел форму отметин. Но пройдет много лет, прежде чем ему станет понятен их смысл.
Часть I
Аквы Кутиллиевы, пятьдесят миль к северу от Рима, 25 год н. э.
Глава 1
Аромат жарящейся свинины Веспасиан уловил, когда до расположенной на холме новой виллы родителей в Аквах Кутиллиевых оставалось проехать шагов сто. Закатное солнце, в направлении которого он двигался, еще сохраняло немного тепла, оно подсвечивало каменные стены и глиняную черепицу невысоких построек, заставляя их играть контрастными оттенками пурпура, янтаря и меди в обрамлении темных зарослей хвойных и фиговых деревьев, окаймляющих комплекс. Это место приятно было называть домом – расположенная в отрогах Апеннин вилла была окружена с севера и востока горами, с юга же и запада смотрела свысока на долину Реаты. Он считал его своим родным гнездом три из почти шестнадцати прожитых на свете лет, с тех самых пор, как семья перебралась сюда, пустив в ход деньги, заработанные отцом в должности сборщика налогов в провинции Азия.
Торопясь поскорее оказаться дома, Веспасиан ударил пятками во взмыленные бока коня, подгоняя уставшее животное. Он отсутствовал три утомительных дня, перегоняя пятьсот с лишком мулов с летнего пастбища в восточном краю имения сюда, поближе к вилле и зимним стойлам. Здесь, в тепле и сытости, вдали от снегов и ледяных горных ветров, скотине предстояло провести холодные месяцы. По весне мулы пойдут на продажу армии, но к тому времени появится молодняк и процесс начнется заново. Но животные, естественно, не желали расставаться с волей, и завязалась борьба, победу которой Веспасиану и его товарищам принесли несгибаемое упорство и разумное применение хлыста. Радость от успешно выполненного задания омрачала выявившаяся недостача некоторого количества голов.
Молодого человека сопровождали шестеро вольноотпущенников и Паллон, ставший управляющим имения после того, как два месяца назад его отец Сальвион был убит на дороге между Аквами Кутиллиевыми и другим семейным поместьем Фалакрины, где Веспасиан появился на свет. Будучи окружены со всех сторон холмами и оврагами, Аквы Кутиллиевы являлись идеальным местом для разбойников и приютом для беглых рабов. Негодяи нападали на стада и путников, едущих по Саларийской дороге, которая шла от Рима до Реаты и далее через Апеннины к Адриатическому морю. В последнее время только идиот пускался в путь без телохранителей, небезопасно было даже в окрестностях больших городов вроде Реаты, видневшейся на вершине далекого холма, в девяти милях к западу.
По мере приближения к вилле запах стряпни становился сильнее, бросалась в глаза и суета среди дворовых рабов. Подметив, что дом более оживлен, чем обычно, Веспасиан повернулся к Паллону и улыбнулся.
– Сдается, родители затевают пир, чтобы отметить возвращение героических перегонщиков мулов, одержавших ежегодную победу в борьбе с четвероногим неприятелем.
– И нам, несомненно, предложат раскрасить лица красным и с триумфом проследовать по имению, – отозвался Паллон, на которого веселое настроение молодого хозяина подействовало заразительно. – Вот бы еще мы проявили милосердие и взяли нескольких в плен, чтобы принести в жертву Марсу Победителю в благодарность за победу!
– Милосердие?! – с жаром вскричал юноша. – Милосердие к врагу столь безжалостному и ужасному, как тот, с которым нам пришлось иметь дело? Никогда, ведь это приведет к восстанию мулов по всему имению. А тогда не пройдет много времени, и уже они поведут нас в триумфе. Ты же, Паллон, станешь рабом, будешь стоять в колеснице рядом с мулом-полководцем и нашептывать ему в длинное ухо: «Помни, ты всего только мул!»
Под смех и шутки товарищей Веспасиан промчался сквозь массивные деревянные ворота имения.
Строения виллы располагались вокруг прямоугольного двора размерами шестьдесят шагов на тридцать. По одной из сторон размещался сам дом, тогда как три остальные занимали конюшни, амбары, жилища вольноотпущенников, мастерские и бараки для полевых рабов. За исключением конюшни, во втором ярусе которой размещались домашние рабы, все здания были одноэтажными. Во дворе было полно людей: невольники, отпущенники и свободные. Все уважительно расступались перед Веспасианом, кланялись младшему сыну хозяина. Спешившись, юноша передал лошадь мальчишке-конюху и поинтересовался, чем вызвана суматоха. Паренек, непривычный общаться напрямую с господами, зарделся от смущения и на корявой латыни пролепетал, что не знает. Сообразив, что, возможно, никто за исключением самих членов семьи не сумеет дать ему ответ, Веспасиан решил выждать и спросить у отца, который наверняка призовет его, как только услышит от управляющего доклад о прибытии стада. Кивнув мальчишке, он направился к главному дому и вошел через боковую дверь прямо в перистиль – внутренний дворик, окруженный крытой колоннадой, из которой можно было попасть в его комнату. Надежды проскользнуть незаметно для матери разлетелись в прах, когда та вынырнула из таблиния – комнаты, разделяющей перистиль и атрий.
– Веспасиан! – Ее голос заставил юношу застыть на месте.
– Да, мама, – настороженно отозвался он, встретившись с твердым взглядом матроны.