Дом на краю ночи - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин Бэннер cтр.№ 29

– Как я мог его взять? – кричал Флавио. – Как я мог, если я никогда даже не был на конюшне? А как же моя труба? Она была со мной весь тот вечер. Как же я смог избить человека до потери сознания, держа хлыст в одной руке, а трубу – в другой?

Кроме того, ни Санта-Мария, ни Агата, жена пострадавшего Пьерито, не слышали в ту ночь кашля, которым Флавио страдал весь год.

Тем временем бедный Пьерино был очень плох. Он больше не мог говорить, у него развился правосторонний паралич. Когда жена и дочери обращались к нему, из его глаз текли слезы, но он молчал. Печать смерти легла на беднягу. Его молчание многие жители острова расценивали как еще одно доказательство вины Флавио.

Однажды вечером за карточной игрой старики позволили себе слишком открыто намекнуть на эти подозрения. И тогда Амедео поднялся во весь свой рост.

– Мой сын тут ни при чем, – объявил он. – Мальчик не имеет никакого отношения к этому позорному нападению. Кто-то хочет выставить его преступником, тогда как он не сделал ничего дурного. Когда я узнаю, кто это совершил, я заставлю этого человека покинуть остров, я сам изгоню его отсюда. Как вы можете верить такой низкой лжи?

После этого никто не решался повторять обвинения. Позже те из жителей острова, что дали волю воображению, слегка пристыженные, вспомнили, что именно добрый доктор Эспозито спасал Пьерино и что рыбак и директриса школы были родней. Но общественное мнение так никогда окончательно и не обелило Флавио. Слухи оставили на его репутации несмываемое пятно, хотя ничего никогда доказано не было. С тех пор Флавио замкнулся, поклявшись себе уехать с острова.

Пятое событие Мария-Грация понять тогда не сумела, осознать его она смогла лишь четверть века спустя. Она видела, как ссыльный поэт Марио Ваццо с намасленными волосами, в ботинках, подошвы которых были привязаны леской, собрался покинуть бар, повинуясь приказу охранника, но вдруг остановился, поймал руку ее матери и вложил в нее подобранный с земли цветок бугенвиллеи.

Мария-Грация сохранила в сердце и эту картинку.

Избиение Пьерино косвенно способствовало тому, что положение Амедео в качестве доктора было восстановлено.

В ту осень набрал силу слух, опровергавший версию о виновности Флавио. Кто-то в баре шепнул, что доктор Витале по непонятной причине отказался лечить раненого Пьерино, потому-то посреди ночи и позвали Амедео. Пьерино продолжал лечить бывший доктор, а не тот, кому полагалось это по чину. Очень быстро эта новость долетела до самых дальних углов острова. И вскоре доктор Витале обнаружил, что лишился решительно всех своих пациентов.

Тем временем на ступеньках «Дома на краю ночи» вытянулась нестройная очередь больных и увечных.

– Я не могу вас лечить, – взывал Амедео, перекрикивая кашель и стоны своих потенциальных пациентов. – Я больше не ваш доктор. Вы все должны идти к доктору Витале, он знает, чем вас лечить, и у него есть все лекарства.

Но колокол по доктору Витале уже пробил.

В ту ужасную ночь, когда избили Пьерино, в Амедео что-то изменилось. Но причиной тому были не раны рыбака. На реке Пиаве Амедео видел, как людей разрывало на куски, как хлестало по живому шрапнелью и пламенем. Он всегда мог отделить происходящее от своей собственной жизни, протекающей в стенах «Дома на краю ночи». Но когда он вышел из забрызганной кровью кухни и обнаружил у окна Марию-Грацию – его Мариуццу, чистейшую и лучшую из его детей, – тогда во гневе, словно медведь после зимней спячки, пробудилось его политическое самосознание.

С того дня политика стала интересовать его все больше и больше.

Он позволил Пине нанять ссыльного поэта Марио Ваццо в бар (он мог работать только днем, так как охранники не позволяли ссыльным работать позже пяти вечера), зарплату переводили напрямую его жене и ребенку в Милан. С тех пор как поэта арестовали, его семья мыкалась с квартиры на квартиру, ребенок не вылезал из болезней. Иногда, сидя в баре, ссыльный поэт делал наброски меланхолических стихов на салфетках, которые он потом оставлял, а Пина собирала, гордая от того, что посетителей в «Доме на краю ночи» обслуживает настоящий поэт, образованный человек.

Ни у кого на острове не работал образованный человек, потому что никто не нанимал ссыльных. Многие не скрывали, что считают неприличным нанимать северянина, платить ему пять лир в день, тогда как иные местные жители едва концы с концами сводят. Но Пина решилась, и Амедео уступил ей, как уступал и во всем остальном.

У Марио Ваццо была роскошная вьющаяся шевелюра, которую он по бедности намащивал оливковым маслом. Он расспрашивал Амедео о местных легендах и целыми днями запоем читал истории из красного блокнота Амедео, изучая, как он сам это называл, «эпическую драму в стихах». (Риццу пренебрежительно фыркнул, в ответ на это Пина обозвала его filisteo ^[38], и какое-то время между ними почти что шла война.) Пина не позволяла никому из жителей острова насмехаться над Марио Ваццо. И хотя многим пожилым крестьянам и вдовам было трудно всерьез относиться к человеку, который зарабатывает на жизнь писульками на салфетках, он все же снискал определенное уважение у них благодаря своей дружбе с бывшей школьной директрисой. Кроме того, он был очарован легендами острова, которые так старался пропагандировать Амедео, что также льстило всем. Пина рассказала поэту историю Кастелламаре.

– Этому должно быть какое-то объяснение, – сказал Марио. – Этим звукам, похожим на плач, и древним костям.

– Да, конечно, должно быть, – согласился Риццу. – Только это не мирское объяснение. Этот остров – место таинственное.

Все это поэт записывал. Когда fascisti заходили в бар, ссыльный исчезал за занавеской.

Чтобы с этим покончить, Пина начала кампанию пассивного сопротивления. Она запомнила, что фашисты покупают чаще всего, – фиалковые пастилки, сигареты «Модиано», особую марку палермского arancello, – и перестала их заказывать, пока раздосадованные охранники не убедились, что ничего из того, что они хотели, нет в продаже.

– Mi dispiace ^[39], – говорила Пина. – Из-за войны в Абиссинии поставки опять прерваны, signore.

После чего fascisti направлялись в лавку к Арканджело, которого проблемы с поставками явно не коснулись.

Амедео, глядя на Пину, тоже больше не желал закрывать глаза на происходящее на острове. Как всегда, жена была на шаг впереди него – с того самого дня, когда он следовал за ней из комнаты в комнату в первый вечер их совместной жизни, подбирая шпильки, выпавшие из ее кос. Она была впереди него и сейчас и опять оказалась права. Кроме того, Пьерино был ее последним живым родственником, хоть и дальним. Она настояла на том, чтобы каждую неделю посылать пакеты с едой Агате, дочери булочника. Пьерино не работал, и его семья бедствовала.