Алиби - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Палетте cтр.№ 75

Минуты через две на столе звякнул телефон. Но звонка не последовало. Телефон молчал. Он хотел подойти к зеркалу. Но не делал этого. Знал – то, что он там увидит, сделает настроение еще хуже. Потом подошел к окну. Надо все привести в порядок, подумал он уже в который раз, взглянув на лужайку.

И в эту минуту раздался звонок.

– Отец, отец, – почти кричали в трубку.

– Здравствуй, сынок, – обессилев от напряжения, сказал Горошин. – Что? Голос? Нормальный голос, – проговорил он уже тверже. Как твои дела?

– Хорошо, отец. Все хорошо. Был на практике. Сейчас подрабатываю немного в стационаре. Медбратом, – рассмеялся Митя. – Было распределение на специализацию, – опять сказал он.

– Ну, что решил?

– Буду заниматься военно-полевой хирургией. – Значит, будешь военным хирургом, – понял Горошин.

– Не танкистом, так врачом, – весело сказал сын.

– А в гости, когда?

– Ближе к началу учебного года. На недельку. – Хорошо, буду ждать. – Обнимаю тебя, отец.

И голос исчез, будто оставив вместо себя зеленый огонек телефона.

Горошин сидел теперь у стола, как сидят люди, которые будто чего-то ждут, заведомо зная, что ничего не произойдет, не случится. И вдруг ему показалось, нет, в какую-то минуту он был даже уверен, что сейчас, вот сейчас ему позвонит Маша.

Но звонка не было. Поздно, поглядев на часы, вдруг отчетливо понял он. На часах было половина одиннадцатого. Хотя, еще есть, совсем немного, подумал он о времени. Совсем чуть-чуть, подумал он опять. Потом наступила напряженная пауза, которая будто могла спасти или помиловать. Взглянув на часы, где было теперь одиннадцать, он понял, что звонка не будет. Всему – свое время, зачем-то подумал он. И эта последняя, невзначай пришедшая мысль немедленно заполнила все пространство, словно вытеснив все, что в нем было. И не вступая с ней, с этой мыслью, в какой бы то ни было диалог, он снова подошел к окну.

Там, в зеленом свете поверженного, но все еще существовавшего фонаря, ему показалось уютней, чем здесь, в захламленной квартире. Ты же сам сказал ей, что тебя не будет, опять подумал Горошин о Маше, что ты поедешь к отцу, и уже купил билет до Голдапа, снова подумал он. Надо же, как это я во-время собрался. Будто чувствовал, что пришло письмо, подумал он, вспомнив, что Крутиха говорила, что письмо приносили уже два дня назад. Удивительно, сестра. Хелен, – опять подумал он, слегка улыбнувшись. Приеду, обязательно напишу ей. Интересно, чтобы сказал отец, узнав о Хелен, подумал он, опять слегка улыбнувшись. И, наверное, в первый раз в жизни Михаил Андреевич Горошин, профессор и полковник, подумал о том, что же это, все-таки, такое – связь отца с сыном? Даже судьбы похожи, подумал он, и умолк, оставив чувства и воспоминания самим себе.

Дорога была недолгой. Отец был похоронен в братской могиле. Михаил был здесь несколько раз. Последний раз – года три назад. Тогда он уже знал – ни Томаса, ни Амели в Голдапе нет. Немцы уехали в Германию. А теперь вот – письмо.

Такси остановилось у мемориального комплекса во второй половине дня, сразу после обеденного часа. Было много солнца, много пространства. Огромная, бетонная площадка мемориала была почти пустынна. Две пожилые и одна молодая пара прогуливались. подходя к длинным, казалось, бесконечным, спискам воинов. похороненных в чужой земле. которая когда-то дала им последний приют. Длинный список лиц, душ, судеб, дел, которые они не успели сделать каждый, сделав одно общее, неизмеримо большее, чем дело даже всей жизни одного человека. И их воинский подвиг давно пережил их самих. У них тоже алиби, неожиданно подумал Горошин. Перед любимыми, перед родной землей, перед человечеством, перед жизнью. И вдруг – как плевок в эти лица, в эти души, в этот бессмертный подвиг – черным по белому камню – маленькая свастика. Будто маленькая чем-то отличается от большой… Михаил достал из сумки свечечку, вправленную в металлическую подставку, закрытую сверху стеклянным колпаком, как у керосиновой лампы. Чтоб не задуло. Потом вынул свечу из подставки, снял с себя маленький крестик, который последнее время носил, не снимая. Положил крестик на дно подставки. Опять вставил свечу и зажег. Ветер сначала, будто задул пламя, уложив его горизонтально, но потом огонек поднялся, набрал силу, и, выпрямившись, горел теперь ровным, сильным огнем. Теперь Михаил замер. Это было похоже на почетный караул. Пока я здесь, подумал он. А когда меня не будет? – обожгло, будто что-то рядом. Теперь он посмотрел вверх, в небо. «Господи, не допусти», вдруг сказал он тихо. «Не допусти, Господи» мысленно повторил он еще раз. Потом загадал – если огонек с порывом ветра сначала ляжет на бок, а потом сразу поднимется, все будет хорошо. И все, с чем он ехал, о чем хотел здесь помолчать, сбудется. И все, о чем думал последние несколько суток, состоится. Потом подул ветер. Огонек наклонился, хотел подняться, но ему это не удалось, потому что новый порыв уложил его на бок. Прошло около минуты, пока огонек снова стал гореть ровно.

Горошин стоял еще долго. Когда солнце, перевалив зенит, стало уходить вправо, он подошел к списку, и приник губами к фамилии, написанной латинскими буквами.

Затем, перекрестив всех, весь список, медленно пошел к остановке такси.

Через несколько часов, уже подъезжая к дому, он стал думать, сколько же дней осталось до четверга, когда на площади он снова увидит Машу. Получалось, что – завтра. Сегодня была среда.

Он видел перед собой ее зеленый взгляд, вспоминал, как она сдувает со лба золотистую прядку, как смеется, опуская глаза, когда чувствует себя неловко. «Мне двадцать два. А выдумали – меньше? – звучало в сознании, будто только что произнесенное ей. И, улыбаясь, он хотел, чтобы поскорее наступила ночь, а потом утро и день, когда он, наконец, снова увидит Машу. Пусть будет, как она хочет, впервые подумал он. И тут же вспомнил разговор с Бурмистровым про Закон, который иногда может и чего-нибудь не заметить. И это воспоминание удивительным образом вселило в него радость.

Дома он занялся приборкой. Он освободил стол, убрал все с каминной полки, кроме фотографий, проветрил квартиру, впустив в нее зеленый ветер с лужайки. Он вымыл пол, посуду и подоконник. Достал из своей кладовки коньяк. А цветы решил купить завтра, когда встретит Машу. Еще раз, еще только один раз он засомневался. Но не надолго. На лице его был покой. Впервые в жизни он твердо решил, отступив от себя самого, посмотреть на все со стороны, чтобы увидеть, что будет.

Когда Горошин подошел к площади, она была залита солнцем. Оно золотило белые стены Храма, белую лестницу, ведущую к Истине дверь, и, отражаясь от куполов, словно сыпалось золотом в многочисленные фонтаны, которые, подбрасывая его вместе с каплями воды вверх, будто возвращали его туда, откуда оно пришло. Создавая праздник. Праздник, к которому мог прикоснуться каждый. И эта простая, в сущности, мысль заставила Горошина улыбнуться.

Он был сегодня очень красив. И с тех пор, как к нему пришло решение, спокоен. Ночью он хорошо спал, а утром сделал открытие, что половина морщин – от плохого сна, от беспокойства и неуверенности в себе. На нем была его любимая серо-голубая рубашка, которая очень шла к глазам, а синие вельветовые брюки делали его еще стройнее.