Но теперь, после всего…
«После всего» – тоже негодное слово.
Он штудировал эти тесты, пока не выучивал их почти наизусть, и успокаивался, только набрав максимальное количество баллов. Как будто из тестов можно было научиться правильно вести себя в жизни.
Майя однажды сказала, что это признак неуверенности. В таких тестах ищут подтверждения тех свойств, которых в себе не находят. Но Йонас не боязлив, уж точно нет.
207
Когда он был в четвёртом классе, у них в школе была такая акция, когда дети могли записаться на пробное занятие в разных спортивных объединениях. Большинство его одноклассников интересовались футболом или баскетболом. Логично, в этом возрасте каждому хочется быть как Мезут О зил или Дирк Новицки.
Ионас непременно хотел в боксёрский клуб. Его физрук пытался его отговорить, что этот вид спорта больше подходит старшеклассникам и что там не найдётся для него даже подходящего противника его возраста. Но если Йонас что-то вбивал себе в голову, отговорить его было невозможно.
От нас требовалось подписать согласие на пробную тренировку. Хелене сперва была резко против. Она считала, что бокс – слишком грубый вид спорта, а Йонас мало похох на гору мускулов. Но у него был свой способ добиваться желаемого, и она в конце концов сказала да. При условии, что я перед тем позвоню тренеру и потребую гарантий, что Йонас вернётся домой без синяков.
И он отправился туда, один, остальную историю я знаю из того, что мне рассказывали потом.
Они хотели ему просто показать в виде игры, как тренируются боксёры, как прыгают со скакалкой, как колотят грушу или мешок с песком, но Йонас настоял, чтобы ему устроили настоящий бой, иначе он не поймёт, нравится ли ему бокс как спорт. А уж что-что, а продавить свою волю он умеет. По этой части он готовый мастер спорта международного класса.
И вот они надели на него самые маленькие боксёрские перчатки, какие только нашлись, на голову надели защитный шлем и действительно выпустили его на ринг. Его противник был на две головы выше, и его проинструктировали, чтобы он провёл небольшое шоу, показал, как блокировать атаку и так далее. И ни в коем случае не бить. И вот они начали пританцовывать по рингу, до ударов дело не доходило, и никто не воспринимал этот поединок всерьёз, и потом Йонас вдруг нанёс удар. «Даже без замаха», – это тренер повторил трижды. Кажется, это впечатлило его больше всего. Он был очень взволнован, когда звонил мне после этого. «Прямой удар, которого вообще не видишь». Кажется, Йонас попал противнику прямо в солнечное сплетение, и тот ушёл в нокаут. Или всё-таки просто упал.
Тренер непременно хотел, чтобы Йонас поступил к ним в объединение, но тот и не собирался. «Я хотел только посмотреть, – сказал он. – Но вообще заниматься боксом мне скучно».
Нет, боязливым Йонас никогда не был.
208
Но и не отчаянный, нет. Никогда бы он не пустился в опасную ситуацию необдуманно.
Хотя…
Я с такой уверенностью пишу здесь о том, каков Йонас и как он поступает. Но если я не заметил, что он собирается бежать из дома – а я ничего не замечал, вообще ничего, – то я мог не видеть в нём и многое другое. Или неправильно истолковывать.
Например, эта история, когда он, сам того не желая, стал героем – ну, или чем-то вроде героя. Директор его школы хотел даже публично его поощрить за это, но Ионас решительно воспротивился. Он не любит быть в центре внимания, и вообще всё это произошло лишь по случайности.
Так он говорил.
Тогда я ему поверил, но теперь, после всего, я уже далеко не так уверен.
Я больше вообще ни в чём не уверен.
Дело было так: был у них в школе один пятнадцатилетний (тогда как Йонасу тогда было всего восемь лет), который уже продолжительное время терроризировал младших на пути из школы, угрожал им и отнимал карманные деньги и мобильники. Это продолжалось долго, но ни одна из жертв не посмела рассказать об этом ни дома, ни в школе. Они предпочитали врать, настолько он их запугал. Они говорили, что деньги потратили на сладости, а мобильник где-то потеряли. Застращал всех тотально. Грозил отрезать уши или порвать нос, если кто скажет хоть слово. Он бы, конечно, не сделал этого, но на первоклашек и второклашек угрозы действовали, ведь он выбирал для нападения самых маленьких и слабых.
Настоящий преступник, уже в этом возрасте. Позднее в газете писали, что его мать-одиночка не справлялась с воспитанием и не препятствовала тому, что он смотрел на своём компьютере видео с насилием. Я не особенно верю таким объяснениям. Не во всём можно винить видео с насилием и игры-стрелялки. Хотя в наши дни уже нельзя сказать: мол, я считаю, что просто есть люди, у которых от рождения такой подлый характер.
Именно этот мальчик, должно быть, крал из кассы деньги в разных местных магазинах. Сам он это потом отрицал, но стоило ему попасть в исправительное заведение, как кражи тут же прекратились.
А вообще поймали его лишь благодаря Йонасу и этой случайности. Теперь я спрашиваю себя, действительно ли то была случайность.
209
Среди жертв были два одноклассника Йонаса. С ним самим это не случалось, хотя он ходил из школы той же дорогой, что и они. Потом он говорил, что ничего не знал о нападениях. Теперь, когда я подвергаю сомнению всё, что – как мне казалось – знал о нём, я считаю возможным, что он врал. Йонас всегда обладал особым даром выведывать всё, что от него хотели скрыть. Например, несколько лету нас это было форменной игрой: мы прятали подарки, купленные ему ко дню рождения или к Рождеству, в самые неожиданные места, а он пытался их обнаружить ещё до праздника. С техпор мы держали пакеты на виду, только взяли с него обещание не заглядывать в них до времени. И это обещание он сдерживал.
Так мне кажется, во всяком случае.
Смогу ли я ещё когда-нибудь сделать ему подарок на день рождения?
«Я ничего не знал про этого типа, – говорил он потом. – Иначе бы я не пошёл той дорогой». Тогда меня это убедило. Йонас всегда был рассудительным мальчиком – нет, я должен написать так: я всегда считал его очень разумным мальчиком. Если бы он знал…
Но может быть, думаю я теперь, он это и знал, как-нибудь выведал тайну у одноклассников, подслушал чей-то разговор, не знаю. И если так, то не было никакой случайности в том, что он в тот день решил сократить путь, пойдя через тот участок, где на него вдруг тут же…
Когда я думаю об этом, то у меня как с той картинкой, где тебе видится греческая амфора, а потом ещё раз глянешь – и видишь уже не амфору, а два человеческих профиля. Картинка та же самая, а видишь совсем другое. Так же и у меня с Йонасом.
Я пытался обсудить это с Хелене, но она ничего не хотела об этом слышать. Она сказала, что я в чём-то подозреваю нашего сына – и это самое настоящее предательство. А я всего лишь хотел понять Ионаса. Что-то же в нём происходило, что привело его к этому решению, и пока я этого не пойму, у меня нет шанса его найти.