Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Киянская cтр.№ 53

Кроме того, к моменту знакомства с Трубецким генерал Орлов уже два года не командовал дивизией и четыре года как отошел от заговора. В его жизни произошли важные события: в 1821 году Орлов женился, поссорился с руководителем Южного общества Павлом Пестелем и отказался присоединить свою управу к Южному обществу. В 1822 году был арестован его ближайший сподвижник майор Владимир Раевский, занимавшийся – с его ведома – революционной агитацией среди солдат, и к моменту восстания в Петербурге следствие по делу Раевского еще не было окончено. В 1823 году Орлов был отстранен от командования дивизией и отправлен «состоять по армии» в связи с волнениями среди подчиненных ему солдат.

Однако Орлов был столь популярен, а его либеральные взгляды столь известны, что Трубецкой был уверен: в решительную минуту генерал не откажет ему в помощи. К тому же близкий родственник Орлова, князь Сергей Волконский, убеждал Трубецкого, что «хотя генерал-майор Орлов теперь и не вмешивается ни во что и от всех обществ отстал, но в случае нужды можно на него надеяться».

Приехав из Киева в столицу, Трубецкой поделился с Рылеевым собственными размышлениями об Орлове. Судя по показаниям поэта, когда он «открывал» Трубецкому свои опасения начет честолюбивых устремлений руководителя Южного общества Павла Пестеля, князь заметил: «Не бойтесь, тогда стоит только послать во 2-ю армию Орлова – и Пестеля могущество разрушится». «Но когда я по сему случаю спросил Трубецкого: “Да разве Орлов наш?” – то он отвечал: “Нет, но тогда поневоле будет наш”».

Орлов, комментируя на следствии письмо Трубецкого (так, кстати, до него и не дошедшее и известное ему лишь в пересказе), замечал: «Писать мне 13-го с просьбой прийти ему на помощь 14-го было со стороны Трубецкого нелепым безрассудством, закоторое яне несу ответственности» ^[346].

Но, принимая во внимание стремление диктатора организовать длительную дестабилизацию власти в столице, следует отметить, что письмо это было не столь безрассудным.

«Ясно, что Трубецкой вызывал Орлова… никак не для завтрашних действий, а для каких-то более отдаленных», – утверждала М. В. Нечкина. Она весьма прозорливо предполагала: Трубецкой хотел «иметь надежного заместителя диктатора на севере» в случае собственного отъезда на юг ^[347].

Скорее всего, Нечкина была права. С той только оговоркой, что генерал Орлов, известный всей армии честолюбец, вряд ли согласился бы оставаться на вторых ролях, быть «заместителем» полковника Трубецкого. Очевидно, что в случае принятия предложения Трубецкого диктатором должен был стать именно Орлов. Трубецкой же собирался, организовав столичное восстание и поставив во главе его генерала Орлова, ехать на юг, где – с помощью Сергея Муравьева-Апостола и князя Щербатова – организовывать революционный поход двух корпусов на Петербург.

* * *

Трудно судить, как бы повел себя Орлов в критической ситуации: когда ему стало известно о предложении Трубецкого, восстание в столице уже несколько дней как было разгромлено. Однако история с Орловым показывает: план Трубецкого был весьма рискованным, близким к политической авантюре.

На пути реализации этого плана, кроме отказа Орлова, диктатора поджидали и другие опасности – которые он, судя по всему, предвидел. Восстать могло малое количество войск – и тогда на переговоры с ними никто бы не пошел. Кроме того, восстание могло сопровождаться беспорядками, и в этом случае успех переговоров с властью становился призрачным. Очевидно, именно поэтому Трубецкой накануне 14 декабря уговаривал ротных командиров не начинать восстание «малыми силами». Отсюда же – и его приказ первыми «стрельбы не начинать» ^[348].

Не вышел же князь на площадь потому, что в первый момент восстал только один полк – лейб-гвардии Московский, да и то не в полном составе. Для начала же действий по его плану одного полка было явно недостаточно. Практически сразу же после появления на Сенатской площади Московского полка пролилась кровь: штыковым ударом поручика князя Оболенского и пистолетным выстрелом отставного поручика Каховского был убит генерал-губернатор Петербурга граф Милорадович. И после этого восстание в двух других полках: лейб-гренадерском и Морском экипаже – было уже бессмысленным. С людьми, запятнавшими себя «буйством» и кровью, император Николай не пошел бы на переговоры ни в каком случае.

Кроме того, к моменту сбора все восставших полков на Сенатской площади императору удалось стянуть против них значительные силы; площадь была окружена. Причем окружена не только правительственными войсками, но и большой толпой любопытствующих зевак. И уводить восставших за город значило с боем пробиваться через оставшиеся верными правительству части; при этом могли погибнуть и мирные жители. Вместо запланированных переговоров с властью вполне могла начаться братоубийственная резня. Руководить же ею полковник князь Трубецкой явно не собирался.

Впрочем, судя по показаниям Трубецкого в самом начале следствия, несмотря на разгром на Сенатской площади диктатор не считал свою игру окончательно проигранной. Шанс исправить ситуацию оставался у ближайшего сподвижника князя – подполковника Сергея Муравьева-Апостола. От диктатора требовалось сделать все, от него зависящее, чтобы отдалить арест васильковского руководителя. И именно отсюда – настойчивое противопоставление Пестеля и Муравьева в первых показаниях князя.

На первом допросе утром 23 декабря кавалергардский корнет Петр Свистунов, сообщая о письме Трубецкого к Орлову, поведал еще одну подробность из их с Трубецким переговоров накануне восстания. Диктатор передал ему письмо в присутствии Ипполита Муравьева-Апостола, младшего брата руководителя Васильковской управы. Припертый к стенке откровением корнета, Трубецкой должен был признать, что Ипполит Муравьев присутствовал при разговоре не случайно: «Чрез Ипполита Муравьева-Апостола я послал к брату его Сергею письмо».

Суммируя показания князя, можно отчасти восстановить содержание отправленного в Васильков послания. Письмо было составлено по всем правилам конспирации: на французском языке, «без надписи и без подписи».

Трубецкой утверждал, что письмо содержало прежде всего изложение петербургских слухов и сплетен: «Начинал с получения здесь известия о болезни и кончине блаженной памяти государя императора, писал о данной присяге государю цесаревичу, о слухах, что его высочество не примет престола, и сообщал ему все те слухи, которые до меня доходили как на счет ныне царствующего государя императора, так на счет государя цесаревича, также все, что я слышал на счет расположения двора, гвардии, о мерах, которые будто бы хотели взять для приведения к присяге войск».

В подобном изложении письмо к Муравьеву-Апостолу не содержало в себе ничего криминального, и непонятно, зачем его надо было отправлять с особым курьером, «без надписи и без подписи». Частная переписка тех тревожных дней была наполнена подобными слухами. Но, в очередной раз комментируя для следователей это письмо, Трубецкой вдруг проговаривается: «Между прочим, я в оном говорил о слухах, что будто гвардию для присяги хотят вывести за город».