Странный век Фредерика Декарта - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Шаманаева cтр.№ 22

Он повернулся и пошел, не говоря больше ни слова. Мне стало немного легче. После уроков я томился в пустом классе (совершенно пустом, без книги, без тетрадки, без клочка газеты или карандаша – смысл наказания заключался в том, чтобы оставить «преступника» в полном бездействии), а когда школьный надзиратель меня выпустил, оказалось, что в коридоре, уже в пальто и со шляпой в руке, меня ждет профессор Декарт. Мы вместе пошли домой, точнее, он проводил меня на улицу Монкальм. Сам он жил в апартаментах недалеко от лицея.

Сначала я не представлял, о чем с ним разговаривать. Было непонятно даже, как к нему обращаться: «профессор Декарт» за пределами лицея звучало нелепо и подобострастно, а для домашнего «дядя Фред» мы еще слишком недалеко ушли от класса и уроков, на нем была учительская форма, на мне – ученическая. Какое-то время мы шли рядом и молчали. Вдруг он спросил, читал ли я «Простые рассказы с гор» британско-индийского писателя Киплинга²². Я покраснел и ответил, что не читаю по-английски. Тогда он пересказал мне отдельные новеллы и в нескольких строках сумел передать очарование оригинала. «У него не очень сложный язык, попробуй, вдруг понравится, – сказал он. – Молодым людям всегда хочется чего-то экзотического и героического, но в наше время французская литература этим небогата. В шестидесятые годы был Жюль Верн, а сейчас? Один Буссенар?» Почему-то его спокойный голос и внимательный взгляд меня обезоружили, я торопливо заговорил о том, что прочитал недавно, – мне не хотелось, чтобы он считал меня невеждой. Он одобрительно кивал, задавал умные и заинтересованные вопросы.

Потом нас догнал какой-то его знакомый, чиновник из мэрии, и до ближайшего перекрестка ему оказалось с нами по пути. Они вели мало понятный мне, но оживленный разговор, обмениваясь колкими репликами. «Это был Мортье, председатель комитета по городскому благоустройству, мой главный оппонент, – объяснил мне потом дядя Фред. – Ругаю его в глаза, но человек он неглупый. В общем и целом понимает, что действительно важно. Чиновники уйдут, мы все уйдем, а это, – он обвел взглядом улицу, – останется». Он подошел к старому зданию, мимо которого мы как раз проходили, и легонько постучал тростью по стене. Посыпалась гнилая штукатурка. «Видел? – нахмурился он. – Конец шестнадцатого века. Здесь недолго был штаб герцога де Рогана, предводителя гугенотского восстания. Сейчас в этом особняке двухэтажный магазин: наверху ковры, внизу колониальные товары. На следующей неделе заручусь поддержкой мэрии и пойду с разговором к владельцу, у него достаточно денег, чтобы самому привести в порядок не только фасад». – «А если он не послушает?» – спросил я. «Ну что ж, буду разъяснять и убеждать, а не поможет – начну стыдить. Учителя это хорошо умеют!» Я прыснул. Он коротко усмехнулся и хлопнул меня ладонью по спине. «Все, дальше беги один! Клеми, наверное, волнуется. Если хочешь, приходи ко мне в субботу, поедем в порт, у нас там инспекция провиантских складов семнадцатого века. Поможешь Бартелеми обмерить стены. Только оденься полегче, придется лазить по развалинам». Внезапно мне стало весело. Я хотел вспомнить, кому и что наобещал на ближайшую субботу, но сам не заметил, как сказал «да».

…Конечно же, я его полюбил. Он был первым взрослым, кто заговорил со мной как с другом, кто вообще принял меня всерьез. Мои родители все надежды возлагали на Бертрана (который в описываемые годы учился на медицинском факультете в Монпелье), я же считался недостаточно дисциплинированным и не очень способным мальчиком. Они были правы, но отец постоянно ставил мне это в вину, а дядя Фред – никогда.

Уже на следующий год он стал преподавать историю и в моем классе. Разумеется, он никак меня не выделял, и хорошие, и плохие оценки я получал наравне со всеми. Ни разу мне не пришлось усомниться в его справедливости. Я все еще его побаивался, уж очень значительным и непростым человеком он был, однако за лето мы с ним по-настоящему сдружились.

Мне нравилась его всегдашняя ирония и самоирония, меня не шокировало, когда он, распалившись при виде глупости или подлости, переставал выбирать выражения, и не пугали его повторяющиеся временами приступы хандры. С ним можно было говорить о чем угодно, ни одна тема его не смущала и не казалась ниже его достоинства. С ним хорошо было и просто молчать. Его молчание было не гнетущим, а компанейским, дружеским. Самой симпатичной чертой характера Фредерика я бы назвал терпимость. Это очень редкое качество, если быть в нем последовательным. Выражение «я знаю кому-либо цену» он ненавидел и считал пределом лицемерия. Он считал, что к каждому человеку нужно прикладывать его собственную мерку – если уж нельзя обойтись совсем без нее.

Помню, как однажды мы с отцом откуда-то вместе возвратились домой и услышали дружный хохот на террасе. Оказывается, и дядя Фред, и тетя Шарлотта независимо друг от друга решили заглянуть на улицу Монкальм на бокал вина. Фредерик пересказывал, что было на заседании комитета по благоустройству, а обе его дамы, Шарлотта и моя мать, умирали со смеху. «Макс! – закричал отцу старший брат. – Послушай, я тут рассказываю, какая сумасшедшая идея для привлечения туристов пришла в голову нашему другу Мортье. Лавры Мон-Сен-Мишельского аббатства не дают ему покоя, и он предложил устроить что-то подобное и у нас, быстро, дешево… где бы ты думал?» Отец не хотел ничего думать. С тетей Лоттой он опять был из-за чего-то в ссоре и снова вспомнил свою давнюю обиду на Фредерика за то, что он спокойно общается с «предательницей». Он очень сухо поздоровался с сестрой-близнецом. Тетя сразу как-то сникла и заторопилась домой.

– Фред, я все же не могу тебя понять! – возвысил голос мой отец, едва за тетей захлопнулись ворота. – Она тогда тебя предала. Публично от тебя отреклась. Ты вообще видел ту заметку в газете? Если бы видел, то, боюсь, не смог бы вести себя с Лоттой так, как будто ничего не было.

– Она попросила прощения, я ее простил. О чем тут еще говорить?

– Ну, знаешь ли, можно совершить любое преступление, любую подлость, а потом сказать «прости меня» – и ты снова чист? Это ведь не отдавленная мозоль. Ее строчки в газете, может быть, стали последним доводом для присяжных, и ты восемь лет своей жизни потратил на то, чтобы…

– Макс, – поморщился Фредерик, – не надо, хватит. Я тебе очень благодарен за то, что ты всегда верил в мою невиновность. Но допускаю, что и у Лотты была причина так поступить.

– Ну да, как бы ее жених-эльзасец не отказался породниться с семьей прусского шпиона. Благороднейшая причина!

– Но разве она была лишена смысла?

Отец вытаращил глаза.

– Ты шутишь? Неужели я должен тебе говорить, что порядочные люди такими причинами не руководствуются? Вот я… ну ладно… вот ты на ее месте сделал бы то же, что она?

– Не знаю… Честное слово, мне трудно представить себя на чьем-то месте, кроме своего собственного. Вероятно, нет. Но почему я должен осуждать Лотту за то, что она поступила по-своему, а не по-моему? Я и мои поступки – это что, абсолют? Нравственный императив Иммануила Канта? Ты вспомни о Петре, который трижды – трижды! – отрекся от Господа. А разве Господь после всего этого не вручил Петру ключи от рая? Знаешь, если я в состоянии простить, то мне легче простить и больше об этом не думать. Это для меня вопрос самоощущения, а не фактов. Я не юрист, у меня другая профессия.