Я честно сказал то, что думал:
– Ни одного.
А потом добавил:
– Зачем тебе нести наказание вместе со мной? Не вижу никакого смысла. Когда ты вернешься, они заставят тебя подписать бумагу, в которой тебе придется отречься от меня и объявить меня предателем. Тогда пощадят тебя и ребенка. Что же до меня, то я уверен, что отправляюсь на смерть.
Жена начала плакать. И после этого она плакала целыми неделями. Хотя у меня был очень слабый шанс спастись от убийц Сталина во Франции, я решил все же воспользоваться им. Где-то вдали чуть заметно светился огонек новой жизни, и я решил пойти туда. Теоретически решение было простым, а вот осуществление плана предполагало преодоление невероятных и огромных трудностей.
Легальных документов я не имел. За мной следили день и ночь. У меня не было человека, которому я мог бы довериться, на кого мог бы спокойно положиться. Однако я решил обратиться к своему старому другу, много лет жившему в Париже, рискнуть и рассказать ему всю правду. Он выслушал меня с пониманием и согласился помочь. Он отправился на юг Франции и снял там небольшую виллу для нас в маленьком городке Йер, что близ Тулона. 3 октября он вернулся. На следующий день меня вызвали в советское посольство, чтобы завершить приготовления к отъезду в Россию на пароходе «Жданов», который отплывал 6 октября. Я явился туда и решил все вопросы.
Ранним утром 6-го числа я выехал из отеля и, взяв такси, направился на Аустерлицкий вокзал, где оставил свой багаж. Проведя час в отеле «Бои де Винсенн», я потом встретился с другом в кафе близ Бастилии и отдал ему квитанцию на мои чемоданы. Он тем временем нанял машину и водителя, который должен был встретиться с нами в отеле «Бои Лафайет». Я отправился прямо туда, а он – на Аустерлицкий вокзал, чтобы забрать мой багаж. Наш шофер оказался американцем, ветераном мировой войны, который обосновался во Франции. Он был рад, что везет семью в путешествие.
Все эти меры предосторожности были предприняты для того, чтобы сбить агентов ОГПУ с нашего следа. Предполагалось, что в этот день мы едем в Гавр, чтобы сесть там на советский корабль. Вместо этого мы на автомобиле направились в Дижон. Находясь на окраине Парижа, я остановился, чтобы позвонить Мадлен и проинформировать ее о моем разрыве с советской властью. В ответ на это она ничего не сказала. Позже мне стало известно, что тогда она упала в обморок прямо с телефонной трубкой в руках.
Мы прибыли в Дижон в девять вечера, на вокзале отпустили машину и сели на поезд, идущий на Лазурный Берег. На следующий день в семь утра мы прибыли в наше тайное убежище в Йере. Тем же вечером мой друг вернулся в Париж, чтобы добиться от властей защиты для меня.
В самом начале ноября я вернулся в Париж. Через поверенного вдовы Райсса я установил связи с Львом Седовым – сыном Троцкого, который издавал «Бюллетень оппозиции» совместно с лидерами русских социалистов-меньшевиков, живших в изгнании в Париже. Тогда у власти было правительство Леона Блюма, с которым все они замечательно ладили. Я написал мадам Райсс, а также Гансу и Норе, к которым питал полное доверие, и попросил их поместить в парижской газете «Эвр» объявление, если захотят со мной увидеться. Я думал, что Ганс последует моему примеру и порвет со Сталиным.
Когда я встретился с Седовым, я честно сказал ему, что не являюсь троцкистом и не планирую присоединяться к ним, а просто ищу совета и дружеского участия. Он сердечно встретил меня, впоследствии я виделся с ним практически ежедневно. Я понял, что восхищаюсь сыном Льва Троцкого как личностью со своими собственными взглядами и убеждениями. Я никогда не забуду его бескорыстной помощи и участия по отношению ко мне в те дни, когда по пятам за мной ходили агенты Сталина. Он был еще очень молод, но одарен с многих сторон: обаятельный, хорошо образованный, деятельный. Во время показательных процессов в Москве говорили о том, что он якобы получает огромные суммы денег от Гитлера и микадо – японского императора. Я же видел, что он ведет жизнь революционера, который день и ночь трудится на благо оппозиции, и сам порой испытывает нужду в хорошей пище и одежде. Три месяца спустя, вроде бы пребывая в здравии, он неожиданно умер в одном из парижских госпиталей. Многие люди, включая его отца, считали, что к его смерти приложило руку ОГПУ.
Именно Федор Дан – лидер русских социалистов – и его товарищи хлопотали перед правительством Леона Блюма о выдаче мне необходимых документов вроде удостоверения личности, и они же просили взять меня под полицейскую защиту. Однако прежде чем я получил все это, ОГПУ сделало попытку покушения на мою жизнь.
Я написал Гансу, что он может связаться со мной только в том случае, если решит порвать со сталинской спецслужбой. Я получил от него весточку о том, что он, как всегда, остановился в отеле «Бретань», что на улице Дюфо, и был бы рад меня видеть. Я позвонил ему, и мы договорились встретиться в кафе неподалеку от площади Бастилии. Когда он вошел туда, я уже сидел за столиком.
– Я пришел от имени организации, – сказал он, едва увидев меня.
Я сразу же понял, что Ганс должен сыграть ту роль, какую недавно сыграла Гертруда Шильдбах, и что моя жизнь в опасности. Будучи потрясенным таким оборотом дела, поскольку я искренне верил этому молодому человеку, я все же сумел быстро собраться с мыслями и тут же заметил подозрительную группу мужчин, расположившихся за соседним столиком. Они курили австрийские сигареты (а это было в маленьком французском кафе в районе, где обитала мелкая буржуазия), и я интуитивно почувствовал, что они из ОГПУ.
Ганс сказал мне, что приехал в Париж, намереваясь порвать с советской разведкой, но в течение двух дней с ним беседовал специальный посыльный из Москвы, который и убедил его, что я не прав и что Сталин все делает на благо. Затем Ганс, используя старые доводы, так хорошо мне известные, начал агитировать и меня. В таких обстоятельствах я счел нужным притвориться, что его слова произвели на меня большое впечатление.
– Там, в Москве, знают, что вы не предатель и не шпион, – сказал он. – Вы настоящий революционер, но вы просто устали. Вы не выдерживаете напряжения. Возможно, вам разрешат просто уйти и немного отдохнуть. В любом случае вы наш человек.
Юноша продожал:
– Разве вы не сели в поезд 21 августа, чтобы уехать домой? Однако вы еще сможете вернуться. Мы заберем вас отсюда. Как бы там ни было, но уполномоченный, приехавший из Москвы, понимает вашу проблему и хочет обстоятельно с вами поговорить. Вы, конечно, знаете этого человека, но я не имею права называть его имя.
Пока Ганс говорил, я смотрел на его руки, чтобы заметить, когда он подаст сигнал группе за соседним столиком. Я оказался в ловушке и напряженно думал, как мне вырваться из нее. Понимая, что он только что поменял свою прежнюю точку зрения, я решил сказать именно то, что Ганс хотел бы от меня услышать. Я с благодарностью отозвался о том, что из Москвы прислали такого умного человека, и сказал, что мне нужно как можно быстрее увидеться с ним и все обсудить.
– Шпигельгласс – просто идиот и обычный убийца, – произнес я. – Тот человек, о котором ты говоришь, похоже, сможет понять меня правильно.