11 июня 1937 года Кремль объявил о неожиданном разоблачении заговора, составленного маршалом Тухачевским и еще восемью высшими военачальниками Красной армии во взаимодействии с недружественным Советскому Союзу иностранным государством.
На следующий день мир был ошеломлен сообщением о проведении закрытого военного трибунала и последовавшей за ним казни маршала Тухачевского, начальника Генерального штаба Красной армии; генерала Якира, командующего Украинским военным округом; генерала Уборевича, командующего Белорусским военным округом; генерала Корка, начальника советской Военной академии, а также генералов Путны, Эйдемана, Фельдмана и Примакова. Сообщалось, что маршал Гамарник, заместитель наркома военных дел и начальник политуправления Красной армии, покончил жизнь самоубийством. Из этих девяти высших военачальников, внезапно объявленных шпионами Гитлера и гестапо, трое – Гамарник, Якир и Фельдман – были евреями.
Задолго для того, как Сталин «неожиданно» раскрыл в Красной армии направленный против него заговор, я имел в своем распоряжении, не зная об этом, основное звено цепи событий, доказывавшей, что сам Сталин и составил заговор по меньшей мере за семь месяцев до уничтожения высшего командования Красной армии.
Когда сложились все кусочки головоломки великой чистки в Красной армии, то получившаяся картина обнажила следующие факты:
1. Сталинский план по аресту Тухачевского и других генералов начал претворяться в жизнь не менее чем за шесть месяцев до так называемого разоблачения заговора в Красной армии.
2. Сталин казнил маршала Тухачевского и его соратников как германских шпионов именно в тот момент, когда после нескольких месяцев секретных переговоров он вплотную приблизился к завершению сделки с Гитлером.
3. Сталин использовал фальшивые «доказательства», полученные из Германии и сфабрикованные нацистским гестапо, против самых преданных и верных генералов Красной армии.
4. Эти «доказательства» были получены ОГПУ через царские, то есть белоэмигрантские, военные организации за границей.
5. Сталин отдал приказ о похищении в Париже 22 сентября 1937 года генерала Евгения Миллера, главы Федерации ветеранов царской армии. Это дерзкое преступление было совершено с целью уничтожения неподконтрольного источника информации (не имеющего отношения к самому гестапо), канала, через который Сталин и получил свои «доказательства» для обвинения генералитета Красной армии.
В первую неделю декабря 1936 года в Гаагу прибыл курьер, который передал мне срочное сообщение от Слуцкого, шефа иностранного отдела ОГПУ, который только что прибыл в Париж из Барселоны. Я тогда возглавлял советскую военную разведку в Западной Европе.
Как обычно, информация, переданная курьером, представляла собой небольшой ролик фотопленки, отснятой специальной камерой. Когда пленку проявили, на ней оказалось следующее сообщение: «Выберите из ваших сотрудников двух человек, способных выдавать себя за германских офицеров. Они должны иметь достаточно выразительную внешность, чтобы походить на военных атташе, должны иметь привычку говорить как военные люди и должны внушать исключительное доверие и быть отчаянно смелыми. Срочно подберите таких для меня. Дело чрезвычайной важности. Через несколько дней увидимся с вами в Париже».
Я был раздражен таким приказом моему отделу со стороны ОГПУ. В своем ответе Слуцкому, который был отправлен с курьером, вылетевшим обратным рейсом, я не скрывал негодования по поводу приказа, принуждающего меня срывать своих ключевых людей с их места в Германии. Однако я послал в Германию за двумя подходящими агентами.
Два дня спустя я выехал в Париж, где остановился в «Палас-отеле». Через своего тамошнего секретаря я организовал встречу со Слуцким в кафе «Вьель», что на бульваре Капуцинок. А затем мы продолжили разговор в одном персидском ресторане близ Парижской оперы. По дороге туда я спросил его о последних новостях нашей общей политики.
– Мы взяли курс на первоначальное взаимопонимание с Гитлером, – ответил Слуцкий, – и начали переговоры. Они успешно продвигаются.
– И это несмотря на все события в Испании! – воскликнул я. Хотя навязчивая идея Сталина войти в соглашение с Германией не удивляла меня, я все же считал, что испанские события отодвинули ее на задний план.
Когда мы сели за стол, Слуцкий начал разговор о том, что Ежов дал высокую оценку результатов моей работы. Будучи наркомом внутренних дел (а так официально называлась должность руководителя ОГПУ), Ежов по сути выражал мнение самого Сталина. Конечно, я был доволен.
– Ты отлично сделал свою работу, – продолжал Слуцкий. – Но с этого момента тебе нужно будет свернуть свою деятельность в Германии.
– Неужели все зашло так далеко! – воскликнул я.
– Именно так, – подтвердил он.
– Ты хочешь сказать, что у тебя есть инструкции для меня, требующие прекратить всю работу в Германии?
Я произнес это с горечью, поскольку предвидел новый поворот в политике, который мог привести к развалу моей организации как раз тогда, когда наша деятельность будет крайне необходимой. Такое случалось и раньше.
Видимо, Слуцкий понял ход моих мыслей и потому многозначительно сказал:
– Такова реальность. Скорее всего, заключение договора с Гитлером – дело трех-четырех месяцев. Не надо сворачивать всю работу, просто немного притормози. Для нас здесь нет ничего, кроме гниющего трупа, ведь это не Франция с ее Народным фронтом! Просто заморозь работу своих людей в Германии. Придержи их. Переведи в другие страны. Пусть учатся. Но будь готов к полному изменению политики.
И чтобы развеять сомнения, которые, вероятно, у меня еще оставались, он добавил, придав значительность своим словам:
– Это сейчас курс политбюро.
К тому времени политбюро уже было синонимом Сталина. Все в России знают, что решения политбюро окончательны, как приказ генерала на поле боя.
– Дело зашло так далеко, – продолжал Слуцкий, – что я могу изложить тебе точку зрения самого Сталина прямо его собственными словами. Недавно он сказал Ежову: «В ближайшем будущем мы заключим соглашение с Германией».
Больше мы эту тему не обсуждали. Помолчав немного, я перешел к вопросу о необычном приказе вызвать для него двух моих людей из Германии.
– Какого черта ты задумал? – спросил я. – Разве ваши люди не понимают, что творят?
– Конечно, мы все понимаем, – сказал он. – Но это необычное дело. Это дело такой огромной важности, что мне пришлось бросить все и приехать сюда самому.
Мои агенты, в которых тогда возникла потребность, не предназначались для работы в Испании, как я думал вначале. Очевидно, они понадобились для какой-то сложной работы во Франции. И все же я продолжал протестовать против их передачи в ведение ОГПУ, и тогда Слуцкий, завершая разговор, сказал:
– Тебе придется так сделать. Это приказ самого Ежова. Нам нужны два человека, которые могли бы сыграть роль чистокровных германских офицеров. И они нужны нам немедленно. Это дело столь важное, что все другое просто не имеет значения!