Подъем Испанской империи. Реки золота - читать онлайн книгу. Автор: Хью Томас cтр.№ 65

Страница

Фердинанд и Изабелла – Хуану Родригесу де Фонсеке, 16 апреля 1495 года

К 1495 году король и королева Испании осознали, что открытия Колумба выявляют для них новые возможности, но и возлагают новые обязанности. И они начали ощупью прокладывать пути имперской политики. Решительное влияние на нее, как и на прочие вопросы, оказывал Хименес де Сиснерос, новый духовник королевы, а с января 1495 года – преемник кардинала Мендосы в качестве примаса и архиепископа Толедского ^{609}. Как архиепископ этот способный, суровый и деятельный церковник продолжал вести такую жизнь, как если бы оставался отшельником. Он ходил босиком, он продолжал отдавать все свое внимание реформам францисканского ордена – что вызвало недовольство, особенно когда он настоял на том, что братья должны вести аскетический образ жизни. Некоторые из них, по слухам, уехали в Северную Африку, чтобы принять ислам, но не расставаться со своими любовницами ^{610}.

Однако чиновником, который обеспечивал в Севилье или Кадисе осуществление решений странствующего королевского двора касательно Индий, был другой прелат – Хуан Родригес де Фонсека, некогда архидиакон Кадиса, который в те годы стал негласным министром по делам Индий. В 1494 году он был назначен епископом Бадахоса, хотя ни разу в этом эстремадурском городе не бывал и не жил, поскольку работа на благо Короны держала его в Севилье. Он получал за свои труды годовое жалованье в размере 200 000 мараведи. Он также стал членом Совета Кастилии, что принесло ему еще 100 000 мараведи. Он был компетентным и находчивым человеком, – но он недолюбливал Колумба, чей гений он не замечал и в котором видел только недостатки.

В то время все это замечали. Лас Касас писал о Фонсеке: «Он куда успешнее создавал флотилии, чем служил мессы» ^{611}, и добавлял:

«Я всегда слышал и был в том уверен, и даже своими глазами видел, что он и правда всегда был против адмирала, не знаю, зачем и почему… Должен сказать, справедливо или нет, адмирал был против него, и в этом я не сомневаюсь. И все же епископ был человеком из хорошей семьи, высоким духом и очень близким к монархам» ^{612}.

Фернандо Колон был более жестким в своих оценках. Он писал, что Фонсека всегда ненавидел его отца и его предприятия, и что он «всегда был предводителем тех, кто дурно говорил о нем при дворе» ^{613}. Он вольготно чувствовал себя только с людьми высокородными, так что авантюристы, пусть самые умные, страдали от его придирок, а аристократы, пусть и самые тупые, благоденствовали. Антонио де Гевара, францисканец, который был пажом инфанта Хуана в 1495 году, а потом стал старшим проповедником и историком двора (а также тайным автором «Золотой книги Марка Аврелия», одной из наиболее популярных книг XVI столетия), откровенно писал Фонсеке:

«Вы спрашиваете, сеньор, что о вас здесь говорят. Весь двор говорит, что вы, может, и очень тверды в христианской вере, но как епископ вы весьма неуживчивы (desabrido). Также говорят, что вы толстяк, зануда, что вы небрежны и нерешительны при заключении соглашений, которые у вас в руках, и точно так же ведете себя с просителями – и, что еще хуже, многие из них возвращаются домой изнуренными, так и не решив свое дело. Также говорят, что вы грубы и горды, нетерпеливы; другие, пылкие, признают, что вы человек честный в делах, честны в словах и друг правды, а лжецы с вами не в дружбе. Они признают, что вы человек прямой в делах и решениях, честно говоря, у вас нет предубеждений и любимчиков. Также говорят, что вы умеете сочувствовать, благочестивы и милосердны. Не удивляйтесь тому, что я скажу, поскольку я потрясен тем, что вы делаете. Для человека, руководящего миром, нет большей доблести, чем терпение. Будь вы прелат или губернатор, вы должны вести жизнь скромную и многострадальную» ^{614}.

Фонсека, как и прочие члены его прославленной семьи, любил искусство, особенно фламандскую живопись, как можно судить по его благочестивым изображениям в соборах Бадахоса и Паленсии – особенно в последней, где он был изображен фламандцем Хуаном Иостом де Калсаром на запрестольной перегородке ^{615}.

Необходимость четкой имперской политики Испанской короны была вызвана политикой Колумба на Эспаньоле, особенно в отношении порабощения индейцев. В 1495 году Колумб, все более отчаиваясь найти хоть какое-нибудь золото, серьезно пытался компенсировать это поставкой домой рабов. Он сам, его брат Бартоломео и красавец Алонсо де Охеда совершали жестокие вооруженные вылазки почти во все части Эспаньолы с целью захвата индейцев. Но туземцы не были готовы смиренно терпеть такое. К тому же испанцы не различали мирных индейцев, которые могли бы в будущем стать христианами, и карибов, которых считали безбожными дикарями и людоедами.

Кампания Колумба по захвату индейцев в рабство дала повод к написанию самых душераздирающих глав в работах Лас Касаса, который добавляет, что таким образом было уничтожено две трети населения островов. Такое преувеличение типично для Лас Касаса – но его оппонент, историк Овьедо, также писал о бесчисленных жертвах ^{616}. Это привело к тому, что многие индейцы Эспаньолы приняли спонтанное решение бежать в горы. Этот «мятеж», как его ошибочно назвали, спровоцировал Колумба захватить около 1660 «душ, как мужчин, так и женщин», как пишет Мигель Кунео, и отослать 550 из них домой в Кастилию, со вторым возвращавшимся домой флотом Антонио де Торреса, который покинул Ла-Изабеллу 24 февраля 1495 года. Таким образом, атлантическая работорговля изначально шла с запада на восток – не из Африки в Европу, но с Карибских островов.

Во втором обратном плавании Торреса сопровождал младший брат адмирала, Диего Колон, и друг его детства Мигель Кунео. Возвращение их было далеко не триумфальным. Но зато оно оказалось быстрым: Кунео писал, что они шли от Пуэрто-Рико (Борикен) до Мадейры всего двадцать три дня. Но около двух тысяч индейцев, бывших на борту у Торреса, скончались, как считал Кунео, от холода, когда они вошли в испанские воды ^{617}. Остальные высадились в Кадисе, хотя половина из них была больна. Кунео снова писал: «Они непривычны к тяжелой работе, они страдают от холода и живут недолго» ^{618}. Девять индейцев были подарены флорентийцу Джуанотто Берарди, который приказал отдать их в подходящие руки, чтобы однажды они могли стать толмачами. Остальных оставили на продажу в Севилье, хотя сколько-то из них сумели сбежать.

Страница