Зачет по выживаемости - читать онлайн книгу. Автор: Василий Гриневич cтр.№ 32

Гриша остановился и некоторое время стоял, успокаивая дыхание. Тихо шелестел дождь. В прожекторном луче вились немногочисленные полуночные насекомые. Рассеянного света, который давал поднятый к облакам корабельный прожектор, было недостаточно, чтобы рассмотреть хоть какие-то надписи на борту звездоскафа. Только крутой силуэт с надстройкой локаторного мостика. «Крестоносец»? Какого лешего, в самом деле, а что ж еще? Гриша раздвинул мокрые стрельчатые листья, нависающие над землей, и, ступив вперед, едва не споткнулся в темноте. Под ногами вместо упругой почвы вдруг оказалась наклонная жесткая поверхность бетонной плиты, наполовину вывернутая из земли чудовищной силой древесных корней. До корабля оставалось, по меньшей мере, сто метров, и эти сто метров бетонного покрытия космодрома были сплошь взломаны, искрошены, наклонены под разными углами буйно разросшимся лесом. Стволы в полтора охвата, пробившиеся сквозь сочленения бетонных плит, раздвинули и частично вывернули из грунта многотонные бетонные квадраты. Лианы переплелись со стелящимся подлеском. Даже с натяжкой это не было похоже на космодром с вожделенным зачетным звездоскафом. На голограмму к сказке о Спящей царевне это было похоже. Голограмму сумасшедшего художника. Лесу, который успел проломиться сквозь бетонное покрытие, никак не могло быть всего десять лет!

Старательно выбирая в темноте, куда ставить ногу, Гриша подошел к кораблю и поднял глаза. Звездоскаф нависал над ним черным выпуклым боком, словно туша исполинского кашалота. Туша опиралась о землю четырьмя лапами на решетчатых опорах, по которым змеились, как водоросли, мокрые побеги лиан. На высоте семи или восьми метров над головой Гриша рассмотрел двойной ряд иллюминаторов, тоже темных без единого проблеска в глубине. Но должен же быть кто-то внутри! Кто-то же включил прожектор!

Гриша двинулся вдоль раструбов двигателей, в два человеческих роста диаметром, свисавших из брюха звездоскафа почти до самой земли. По одному виду этих чудовищных раструбов с достаточной уверенностью можно было утверждать, что кораблю никак не меньше тридцати лет. Дождь продолжал сеять с ночного неба, с тихим шелестом разбиваясь о мокрые листья и стволы, стекал по броневому покрытию корабля и собирался в лужах между бетонными плитами. Для полноты картины запустения и забытья не хватало только какой-нибудь уж совершенно невообразимой паутины, натянутой между опорами звездоскафа, и паука, притаившегося в темноте огромных, как пещеры, бездействующих двигателей.

Из-под ног с шумом рванулась к небу полуночная птица. Гриша отпрянул. Вокруг корабля в кронах вдруг поднялась возня, захлопали крылья, послышались свист и протяжные всхлипы. Через полминуты все стихло. Гриша поймал себя на том, что стоит на одной ноге. «Фу ты, черт, действительно «Летучий Голландец», — пробормотал он, пытаясь определить в темноте, где находится корабельный трап.

Неужели рыжий был прав, и это тот самый корабль, который никто не может найти десять лет? Гриша вспомнил «Сент-Мартен» на орбите и сеть, опутывающую планету. Или находили, но никто не смог на нем стартовать обратно? Тогда что выходит? Что все зачетные экипажи находятся здесь, на борту звездоскафа, уже много лет? Да нет, что за вздор? Во-первых, никто на нем никуда не пытался стартовать, а если даже и пытался, то очень-очень давно, иначе лес вокруг был бы весь выжжен стартовым выхлопом. А во-вторых, никаких тропинок нигде, птицы какие-то непуганые под ногами. И в-третьих… И тут Гриша увидел трап.

Трап был самый обычный. Он спускался от невидимого за выпуклостью борта входного люка с высоты семи метров, очевидно, от нижнего кольца иллюминаторов, но не заметил его Гриша сразу не только из-за темноты, а еще потому, что трап был весь, как декоративная беседка, увит буйной зеленью. В ночи, правда, листья зелени казались аспидно-черными с оттенками серого и коричневого. А еще Гриша увидел у подножия трапа остатки костра, и в голове снова зашевелились мысли об аборигенах, зачетниках, которые в незапамятные времена попали на эту планету и уже четверть века, как Одиссей, не могут возвратиться домой; Грише они почему-то представились этакой разношерстной грязной командой оборванцев, неким средним между остатками пиратского экипажа, выброшенного на необитаемый берег, и матросами с «Летучего Голландца». Вот они только что сидели около огня бок о бок: туземцы с заросшими шерстью ушами, состарившиеся курсанты, у ног их лежали не похороненные товарищи, пустыми глазницами уставившиеся в не просыхающее облачное небо. Велась неспешная беседа, а на углях жарилось мясо. И спугнул их, безусловно, крик ночной птицы. Услышав его, Гриши, приближение, они отступили в темноту и притаились за ближайшими стволами. При слове «стволы» у Гриши возникли нехорошие ассоциации, и он невольно замедлил шаг, вглядываясь в темные промежутки между деревьями. Но ничего не было видно в отсвете корабельного прожектора: продолжал тихо сеять дождь, маслянисто поблескивали лужи на бетоне… Ничего. И только когда он подошел вплотную к трапу, то смог понять, что никакой это не костер, а то, что показалось ему тлеющими угольками, — всего-навсего светляки, которые во множестве ползали в траве у самых ступенек. Целая колония светляков. Да и, действительно, какой может быть костер при такой сырости?

Наружный люк звездоскафа поддался неожиданно легко. Совершенно бесшумно створки разъехались в стороны, открыв выходной тамбур. На удивление, он был ярко освещен, и в этом мертвенно-бледном свете Гриша увидел грязные рубчатые следы на дырчатом полу, точно такие, как мог бы оставить он сам, если бы успел получасом раньше зайти в корабль.

— Ребята, — прошептал Гриша. Голова вдруг сделалась пустой и звонкой, откуда-то всплыла и начала вращаться по замкнутому кругу бессмысленная фраза: «В наших палестинах, в наших палестинах, в наших»… Гриша не без усилия стряхнул оцепенение. Неужели все? Кто же здесь? Валентин? Юра? Длинного с Васичем отнесло дальше других к западу. Вряд ли это кто-то из них.

С комбинезона, быстро бледнеющего в ярком освещении, стекали на пол остатки дождя. Гриша прошел в конец тамбура (до чего ж он огромный, как и весь корабль!), лепестки внутренней диафрагмы скользнули в пазы, открыв темную почему-то лестницу, Гриша успел сделать еще одни шаг, и тут сбоку из темноты в его живот уперся ствол лучемета. Ни отскочить, ни уклониться. Несколько секунд Гриша Чумаков стоял неподвижно, привыкая к изменившемуся освещению. Перед глазами плясали цветные круги. Обрывки коротких мыслей смешались в клубок. Поворот без взмаха с ударом в пах? Кто может быть заинтересован в гибели зачетной пятерки? Где же Валентин или Юра? Убиты? А когда цветные кольца перед глазами растаяли, он увидел напротив себя лицо Юры Зайца, очень напряженное и даже какое-то незнакомое, зубы криво оскалены, в уголке губ — слюна.

— Юра, ты что? Это я.

Лучемет медленно опустился.

— С ума сошел? — Гриша с усилием сглотнул. — Убери оружие.

— Извини. — Голос надтреснутый, безумные Юрины глаза начали обретать осмысленное выражение.

— Откуда у тебя лучемет?

— Извини. Впрочем, кажется, я…

— Что?

— Кажется, я уже извинился.