Кошки ходят поперек - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Веркин cтр.№ 18

– А с другой стороны, правильно. Я на этого Гобзикова уже смотреть не могу, ходит туда-сюда со своей гнилой мордой. Я от него в шоке! И вообще, почему я должен учиться с каким-то уродцем...

– Это уж точно, – вздохнул я.

– Слушай, Кокос, – шепнул Шнобель. – Ты, я видел, с ней на уроке все-таки побеседовал?

Я пожал плечами.

– Повторюсь – тебе надо активнее в ее сторону работать... Я гляжу, ты на физкультуре времени не терял, да? Обжимались даже...

– Не капай, а? – попросил я. – И без тебя тошнилово...

– Ну, смотри, смотри... Папаша уже приехал?

Я кивнул.

– Как настрой у родителя?

Я поморщился.

– Все очень просто, – сказал Шнобель. – Про Гобзикова скажешь, что он сам на тебя кинулся, ты просто превысил немного пределы допустимой обороны.

– Ну да, превысил, – усмехнулся я.

– Насчет позавчерашнего же советую все отрицать, – продолжал советовать Шнобель. – На всякий случай. Не знал, не видел и вообще не при делах. В преферанс играл. Мы вместе играли.

– Я не играю в преферанс.

– Да какая разница... – Шнобель похлопал меня по плечу. – Ладно, держись, давай...

И Шнобель побежал к Лазеровой, которая чертила что-то в тетрадке и всем своим видом показывала, что ей смертельно скучно жить. Я посидел еще какое-то время на подоконнике. Мимо проходили ученики. Некоторые поглядывали на меня с интересом, другие без интереса, мне было все равно.

Подрулила Мамайкина.

– И за что ты Гобзикова отлупил? – спросила она.

– Он назвал тебя дурой, – соврал я. – И коровой. Сказал, что у тебя зад, как Братская ГЭС. Что ты не то что книгу, ты свое имя написать не можешь...

– Давно было пора этого гада отделать, – сказала Мамайкина. – Я ему еще сама добавлю.

И направилась в класс.

Я сидел на подоконнике. Гобзикова не было видно, и мне стало почему-то гнусно. А вдруг я этому бобику что-нибудь сломал? Или отбил. Тогда вообще вилы. Крапива...

Со стороны учительской показалась Зучиха. Она приблизилась ко мне, молча взяла за локоть, сдернула с подоконника и поволокла в класс безо всяких церемониалов. Водворила меня на первую парту. Так провинившимся полагалось. По лицейскому распорядку. По полицейскому распорядку.

Лицеисты притихли. Зучиха заняла место за кафедрой. Сунула руку сначала в правый карман, затем в левый. Из левого достала фигурку мамонта, выточенного из мамонтовой же кости, поставила на правую сторону кафедры. Я про себя усмехнулся. Мамонт предназначался для впитывания негативной энергии. Все психологи урожая последнего десятилетия обожали такие вещицы. Камни с дырками, янтари с застрявшими осами, крокодиловый глаз в оправе из опала – все эти предметы должны были адсорбировать вредные поля. Когда кость мамонта почернеет, это будет означать, что количество сглазов на кубический сантиметр превысило все допустимые нормы и мамонта надо менять, заводить нового. У Зучихи мамонт был уже довольно желтый, но все еще ничего, боеспособный.

Разобравшись с мамонтом, Зучиха положила на кафедру черную папку. Черная папка была папкой порицательной. Имелась еще папка красная, хвалительная, но сегодня красная папка была не задействована. Зучиха развязала черную папку, поворошила минуту бумаги, затем приступила к повестке дня.

– Сегодня мы собрались, чтобы обсудить безобразные происшествия, случившиеся в нашем учебном заведении за последние дни...

Голос у Зучихи был тяжелый, праведный и мозголомный – два года назад Зучиха стала вроде как кандидатом психологических наук и считала, что каждый настоящий кандидат психологических наук должен иметь суггестивный голос.

Я осторожно, из-под локтя, осмотрелся. Старый сидел за последней партой. Выглядел он достаточно спокойно, но по лицу бродили неровные пятна, отчего я заключил, что старый, наверное, в ярости.

И еще – старый складывал и раскладывал телефон, что тоже было верным признаком бешенства.

Плохо дело. В бешенство старый впадал редко, но если уж впадал, то ничего хорошего ожидать не приходилось. Еще бы. Позвонили на работу, сорвали с совещания. Позор. Старый приехал, но даже разговаривать со мной не стал. Молча прошел в кабинет Зучихи, а появился оттуда уже весь пятнистый. Сразу проследовал в класс и уселся за парту. Минуты две рассматривал стенды «Весело живем-с», затем взялся за телефон. Я подивился изобретательности корейских инженеров – старый энергично корячил трубку, а она ничего, синим светом только поблескивала. Вообще работа у старого нервная, раньше он менял раскладушки примерно раз в два месяца, последняя модель держалась уже шесть. Молодцы корейцы, азиатский тигр делает прыжок, короче, надо послать на фирму сердечно-сосудистую благодарность.

– Пора покончить с проявлениями нетерпимости в нашем Лицее! – продолжала Зучиха. – В то время как все общество стремится к построению толерантности, в нашем учебном заведении зреют семена ксенофобии и нетерпимости! Кокосов, встань, пожалуйста!

Я поднялся.

– Поглядите на него! – Зучиха указала в меня ухоженным мизинцем. – Сегодня после урока физкультуры имело место безобразное происшествие. До конца года осталось каких-то полтора месяца – и тут такое...

Класс улыбнулся, класс был в курсе безобразного происшествия.

– Может, ты все-таки расскажешь? – вопросила Зучиха.

Я отыскал глазами Лару. Зачем-то. Вообще хотел отыскать глазами Мамайкину, а отыскал совсем не Мамайкину, до Мамайкиной совсем немного недотянул. Полтора градуса, девять секунд.

Лара сидела и смотрела в стену. Что за тупая привычка смотреть в стену? Тут, можно сказать, жизнь у человека решается, драматический накал, меня сейчас судить практически будут, а она в стену смотрит, будто и не при делах вовсе! А я, между прочим, не собака какая-то...

– Кокосов! – Зучиха повысила голос. – Что произошло?! Расскажи!

– Я подавился яйцом, – сказал я.

Класс заржал.

Старый скрипнул зубами так громко, что услышал даже я. Впрочем, металлокерамика у него в челюстях вообще была вечная, можно рельсы перекусывать, не страшно. А вот Вера Халиулина, сидевшая за предпоследней партой, с испуга даже слегка сместилась вправо.

– Прекрати немедленно строить из себя идиота! – топнула ногой Зучиха.

– А чего? – растерянно огляделся я. – Я на самом деле подавился яйцом. Оно у Аверьяна Анатольевича выкатилось из куртки...

Класс заржал еще громче.

– Это было куриное яйцо, – принялся объяснять я. – Или перепелиное. Автол... Аверьян Анатольевич взял его на обед, потом он поскользнулся, упал, и яйцо выкатилось и закатилось за гири...

– За какие еще гири? – спросила Зучиха.