Имаго - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 29

Вертинский сказал с сомнением:

– Да против классического садомазохизма никто вроде бы и не возражает!.. Но когда они приносят в жертву людей, особенно – младенцев…

Эдуард поморщился.

– Никто не стоит на месте. Развивается и садомазохизм. Почему он обязательно должен быть классическим? Сейчас не времена маркиза де Сада! Сейчас новые веяния, новые течения. Главное, чтобы были соблюдены права личности и… общечеловеческие… да-да… общечеловеческие права индивидуума. А человек, между прочим, вправе распоряжаться своей жизнью. Это в старину церковь наложила запреты, дескать, жизнь человека принадлежит Богу, только он вправе ее отнимать… А потом еще добавили, что принадлежит и Отечеству, царю, народу, партии! Сейчас же полная свобода от всего!.. И если человек хочет умереть красиво на дыбе или даже посаженным на кол, то нельзя ему отказывать в таком удовольствии… тем более что для других еще большее удовольствие – сажать его на кол, сдирать с живого кожу, выкалывать глаза, обрезать уши, рвать волосы…

Вертинский хохотнул:

– Ты об этом с таким удовольствием? Сам ты не садист?

Эдуард заколебался, пугливо взглянул на меня, что-то я все время молчу, только слушаю, в самом деле, не пора ли переходить в стан этих сексменьшинств, как раньше перешел в предыдущие, но еще раз посмотрел на наши морды, ответил с двусмысленной улыбкой:

– Садист есть в каждом, почитайте Фрейда… Добавлю, в каждом из нас! Так что не зарекайтесь. Я считаю, что нельзя мешать людям получать им свои удовольствия. Конечно, если это не нарушает общественный порядок, не создает пробки на улицах, не ведет к увеличению преступности и росту банд.

Вертинский напомнил:

– Но они нередко приносят в жертву и младенцев!

Эдуард поморщился.

– Вы уверены, что это садомазохисты? Может быть, все же члены сатанинского культа?.. А как вы считаете?

Он обращался напрямую ко мне. Я ответил с полнейшим спокойствием, хотя внутри моего котла уже кипело:

– Сатанинские культы тоже разрешены. Наша православная церковь что-то повякала слабо, но власти выдали лицензии, зарегистрировали, так что все путем… Вообще-то я тоже считаю, что надо убрать последние преграды на пути человека к свободе.

Эдуард расплылся в улыбке, тем более что Вертинский не нашелся, что возразить мне, только пожал плечами. Когда мы вышли на улицу и уже двигались через улочку эсэмщиков к моей машине одни, он спросил сердито:

– Ты это чего? В самом деле так думаешь?

– В самом, – ответил я. – Пусть рухнут все плотины разом. Пусть обыватель захлебнется в собственном дерьме.

Он посмотрел на меня искоса.

– Жестокий ты человек.

– Я?

– Не замечал?

Я ответил искренне:

– Нет, абсолютно.

Он вздохнул:

– А я давно заметил. И не мог понять, как такая жестокость… или жесткость уживается с твоей, как бы мягче сказать, одаренностью. Ведь ты был надеждой и гордостью нашей профессуры!.. И когда ты вдруг все бросил, ушел… Это был для всех шок.

Я сказал с неловкостью:

– Да я вроде бы и сейчас не голодаю.

– Я знаю, – ответил он с горечью. – Доходили слухи, что ты перепробовал и лингвистику… правда, что искал Универсальный язык, который решит все проблемы?.. и социологию, и математическую символику, и еще кучу странных вещей. Везде преуспел, в деньгах не нуждаешься, хотя мог бы стать миллиардером… но в юриспруденции ты мог ты стать Номером Первым!.. Эх, ладно. Что у тебя? На красный свет снова попер или юсовца сбил?

– Нужна консультация, – ответил я туманно.

Он сыто расхохотался.

– Не по юридическим ли аспектам нового учения?

Я уставился с испугом и удивлением.

– А ты откуда знаешь?

– Да щас все их ваяют, – ответил он хладнокровно. – Время такое… Когда все хорошо, все прут вперед с песнями, как щас в Юсе. Когда хреново – останавливаются и непонимающе щелкают по сторонам хлебалами. Когда совсем хреново – начинают думать. А когда уж совсем, как в России, тогда начинают продумывать… так сказать, неэкономические выходы из кризиса.

Я переспросил:

– Неэкономические? Уже и термин такой есть?

Он отмахнулся:

– Да это я прям щас придумал. Я ж юрист!.. Я те что хошь придумаю. Вот только выход так просто не придумаешь, увы. Я вот сперва даже на церковь подумал, дескать, самый удобный для нее повод появиться и спасти, вытащить, повести за собой с факелом в длани, рассеивающим тьму… Ни хрена! Раскрой последние страницы газет, журналов, включи телевизор, послушай радио! Везде объявления колдунов, магов, шаманов, ясновидящих, волхвов, бабок-приворотниц и отворотниц, насылателей и снимателей порчи… Сейчас даже не Средневековье – в Средневековье церковь еще как дралась со всем… этим, – а вообще эпоха пещерных медведёв. От церкви остались только массивные нелепые сооружения да клоуны в ризах, что водят туристов по залам. Церкви как таковой нет, организации нет, о церкви уже ни один серьезный политик не говорит. Несерьезный – тоже. А я – юрист! Что значит – трезвейший из людей. Смотрю по сторонам – и не вижу. Ни в упор не вижу, ни издали не зрю.

– Хреново быть юристом, – сказал я. – Чересчур трезвые люди.

– Ты же был юристом!

– Это было давно, – ответил я. – В каком-то смутном или мутном детстве. Хотя ты прав… когда Иудея оказалась под римским сапогом, а все восстания были утоплены в крови, по всем дорогам косяками поперли сотни лохматых пророков, каждый проповедовал свой неэкономический и невоенный выход из кризиса.

«Форд» распахнул перед нами двери, Вертинский удивленно покрутил головой, на фиг такие добавочные сервомоторы, даже сел с опаской, будто в зубоврачебное кресло. Я включил зажигание, мы выехали на дорогу, Вертинский сказал мрачно:

– Уже понятно, что США будут уничтожены. Уничтожение началось, дальше пойдет, как лавина. Козе понятно, что в нашем изнеженном мире преимущество получает та формация, назовите ее народом, религией или чем хотите, члены которой в большей степени готовы отказываться от изнеженности. Которые могут больше перенести трудностей. У который есть Цель. Как ты понимаешь, жить хорошо и с максимумом удобств – это не та цель, с которой можно победить. Тем более людей, которые намерены идти к Богу.

– К Богу?

Он отмахнулся.

– Да назови этого Бога, как желаешь: коммунизм, царство Божье, четвертый рейх, Талибан…

– Наука, – подсказал я с ехидной улыбочкой.

– Наука, – согласился он серьезно. – А что?.. Допустим, у тебя… нет, я такое даже допускать не хочу, давай предположим, что у кого-то злокачественная опухоль, в просторечии – рак, осталось жить три года, а ученые обещают, что вот-вот отыщут вакцину против всех видов этой гадости. Разве этот кто-то не станет молиться на науку? Не станет желать ей успеха?.. Если от его голоса будет зависеть: куда отдать миллиард бюджетных долларов – на закупку оборудования для онкологического Центра или на постройку новой фабрики по производству особо влажной губной помады?