Сбил дурацкие мысли лай, который приблизился вплотную к берегу, потом бахнул выстрел, второй, я инстинктивно нырнул, пытаясь уйти от смерти. Но пальба и крики не прекращались, казалось, на берегу разразилась ожесточенная средне-карельская война.
«Да они же там друг с другом сражаются», – после минутного замешательства догадался я.
И зло пожелал вслух, оглянувшись к уже далекому берегу:
– На правое дело не жалейте патронов, товарищи! Вернее прицел, и победа будет за вами!
Ответом мне стал предсмертный собачий вой – судя по всему, одна из пуль нашла цель.
Тем временем перед глазами вырос невысокий, сложенный из каменных глыб остров. С первого взгляда мне стала очевидна тщетность любой попытки спрятаться на крохотном клочке суши, покрытом, как лысина старика, редким ежиком хилых сосенок. Жалкий сумрак не спасет, как только собаки найдут уходящий в воду след, охотники отрядят пацанов домой за лодками и подмогой, на этом и закончится моя карельская одиссея. Надо плыть дальше, на противоположный берег, к прекрасно различимым на фоне приполярного неба темным громадам деревьев.
Второй пролив времени занял поболее, зато моральных метаний доставил не в пример меньше – минута слабости ушла без следа. Наоборот, волной накатила бесшабашная ярость, вспомнив о травле, которой «милые пейзане» подвергли мою персону, я с удовольствием и в красках прикидывал, как половчее запалить избу-другую с наветренной стороны – чтобы обеспечить местных товарищей достойной заботой до утра. А если повезет с погодой, так и до осени. Но к разочарованию моей мстительности и одновременной немалой радости инстинкта самосохранения, кровожадному плану не дано было осуществиться.
Спорадическая стрельба на покинутом берегу затихла лишь перед рассветом. Хорошо, не раньше – после второго пролива я совершенно потерялся в островах и ориентировался исключительно на звук. То есть попросту старался держать выстрелы за спиной до тех пор, пока не добрался до такого куска земли, на котором сумел углубиться в лес в безопасное далеко, то есть минимум на полкилометра, прежде чем решился сбросить с горба надоевший плотик и по-настоящему переодеться. Перед восходом солнца я успел лишь развести в какой-то яме малюсенький костер, да более-менее согреться – остатками спирта снаружи и густым брусничным чаем изнутри.
Поспать удалось часа четыре, не более, разбудил далекий лай чертовых псов. Так что вместо завтрака – я полез на сосну, знакомиться с последними событиями «политической и культурной жизни» карельской глубинки.
Для начала осознал навигационную ошибку: вместо более-менее короткого пути к деревне поперек озера в потемках я взял западнее и пересек добрую его половину вдоль. Не зря ночью удивлялся, как на пути возникли ни много, ни мало, а шесть проливов между островками в сотню-две метров шириной каждый. Второй факт не удивил, но расстроил: погоня не прекратилась. Местное население, расстроенное пустым расходом боеприпасов, не поверило в мое утопление – с покинутого ночью берега в небо тянулись сизые космы дыма. Несколько лодок, хорошо хоть исключительно весельных, бороздили озеро, вооруженные до зубов граждане обыскивали ближайшие островки.
– Кашу варите, су…и, – сглотнул я слюну. – Жаль, не добрался до ваших хибар ночью! Надолго бы запомнили, как собаками людей травить!
Напрасно ждать от почуявших пот и кровь сельчан прекращения охоты. Конечно, непосредственной угрозы они пока не представляют, но в этой фразе самое важное слово «пока». Позавтракают, найдут следы моего пребывания на островках, сделают выводы да перебросят активистов на лодках в мою сторону. Или того хуже, позовут на помощь чекистов, с меня хватит и одного наряда с ищейкой. С тревогой я обернулся на закат, как ни велик теперешний остров, досидеть на нем до ночи будет непросто. Да и нет тут нормальной темноты, видимость одна. Конечно, издалека, да на фоне леса или камней скрыться можно, а вот на открытой воде все видно почти как в пасмурный день, ну или в лучшем случае вечер. Выставят реденький заслон на двух-трех лодках, не прошмыгнуть.
Но удача не подвела. На север к материку тянулся широкий перешеек. А еще километром далее бесконечное озеро заканчивалось вовсе. И там можно было без всякого бинокля разглядеть устье реки!
– Вот и моя разлюбезная Поньгома нашлась!
[66] – не смог я сдержать радостного шепота. – Иду к тебе, о, спасительница!
К моему огромному сожалению, уже от самого озера река изрядно сузилась со времени нашей прошлой встречи и напоминала, скорее, крупный ручей. Но если верить намагниченной стрелке и солнцу – по-прежнему вела меня на запад по местам, не слишком обезображенным присутствием человека. Только ближе к вечеру, чуть живой от усталости, я убедился, что на свете ничего нет вечного. После более чем двадцати километрового марш-броска Поньгома закончилась крохотным, всего метров ста в диаметре, но невероятно прекрасным озерком. Гигантской голубой слезой оно лежало между невысоких, покрытых мхом и мелколесьем скал, как бы говоря мне: «Прости и не забывай!».
Как ни гнал вперед страх погони, расстаться с путеводной ниткой оказалось выше моих сил. А еще меня задержал прощальный подарок: совсем рядом со стоянкой вода подмыла корни камыша
[67] так, что эти толстые и упругие палки толщиной с большой палец буквально просились в руки. Пришлось выломать, очистить, откусить… И еще раз, и еще! Невероятно, но новое блюдо оказалось куда вкуснее надоевшей за две недели сосновой коры. Немедленно организовал массовую заготовку продукта, заодно попробовал сварить кашу и запечь. Первый способ дал никчемную безвкусную субстанцию. Зато второй…
Настоящая печеная картошка! Да с жареной рыбой! Карельский аллклюзив, хоть отель открывай! Если б не проклятая погоня, остался б тут недели на две, никак не меньше!
Ночевал рядом, на краю невесть откуда взявшейся песчаной отмели, под тихое, едва слышное журчание воды, утекающей вниз, к далекому Белому морю.
Проснулся от странных звуков и, открыв глаза, увидел славную рыжую белочку, прыгавшую в паре метров над моей головой. Ее забавная острая мордочка, резкие уверенные движения, блестящие глазки, пушистый хвостик, комичная смесь страшного любопытства и боязливости заставили меня неожиданно для самого себя весело рассмеяться. Испуганная зверюшка с тревожным чоканьем мгновенно взвилась кверху и там, на безопасной по ее мнению вершине, поблескивая на солнышке своей рыжей шерстью, перепрыгивала с ветки на ветку, недовольно ворча и наблюдая за незваным гостем.
Пустяк, но напряженность прошлых дней сняло как рукой. Сама по себе возможность свободного существования совершенно беззащитного существа помогла мне ощутить себя не загнанным и затравленным, а молодым, полным жизни диким зверем, наслаждающимся интересной бодрящей игрой в родном лесу. С новым приливом бодрости я вскочил на ноги, и подобно древней обезьяне из мультика, не таясь, забарабанил кулаками в свою грудь, громко смеясь над глупыми охотниками.