Поднялись наверх, Вольфганг постучался в дверь детской – комнаты, где проживала Карин с давних времен, и которая числилась ее маленькой крепостью.
– Папа, я не хочу разговаривать. Я все понимаю, что нарушила дисциплину, но разговаривать на эту тему больше не хочу.
– Это не папа, это я! – ответил Вольфганг. Через несколько секунд дверь открылась, и он увидел заплаканное лицо супруги.
– Вольфи, я больше не могу! Понимаешь, у них получается! И пришла еще партия металла из Моравии. Я посчитала: такими темпами они получат ее уже в сорок четвертом. Надо что-то делать! Я больше не хочу и не могу этим заниматься!
– У нас нет права принимать самостоятельные решения. Готовь сообщение в Центр, и в ближайшее время отправим его вместе с моим. На третье октября назначены очередные испытания, и Браун говорит, что все должно пройти штатно. Все по отдельности у него сработало. Остается невыясненным только один момент: как поведет себя система целиком.
– Они же молчат!
– Там бои, Карин, идут бои за Сталинград, и они его не сдают. Второй месяц.
– Deutscher Rundfunk передало, что вермахт подошел к Волге.
– Вот именно, и в этот момент я не могу написать в Центр, что у члена моей группы сдали нервы и он не может исполнять свои обязанности. Позвони Эмми и через нее выбей себе отпуск, который ты проведешь в Швеции. Так, чтобы наши отчеты попали в Центр в письменном виде, а не по рации. Вытри слезы, успокойся и звони Эмми. Жалуйся на здоровье, говори, что хочешь ребенка и поэтому нуждаешься в обследовании в Стокгольме. И проверь все на случай, если Ган все-таки сообщит об этом разговоре в гестапо.
Карин рукой ухватилась за воротник платья, показывая, что все на месте и все готово.
Несколько дней, пока не решился вопрос об отпуске через директора института профессора Планка, все держалось на тоненькой ниточке порядочности Отто Гана. Неизвестно почему, он не сообщил об этом никуда, и когда Карин зашла к нему с прошением об отпуске по причине ухудшения состояния здоровья, он исподлобья несколько раз взглянул на нее, подписал и добавил от себя:
– Жаль, фрау Крейц, что вы приняли такое решение. Вы были хорошим помощником, но так честнее.
– Извините, господин профессор, но содержание гемоглобина у меня действительно очень низкое, и падает РОЭ. Я не хочу больше рисковать здоровьем ради сомнительной цели.
– Это ваше право, госпожа графиня! Тем не менее мне очень жаль, что вы уходите. Выздоравливайте!
На этот раз удалось выкрутиться без последствий, тем более что существовал и другой путь уволиться с работы: достаточно было написать заявление о получении брачной ссуды, которая полагалась каждой немецкой семье по закону 1933 года «Об уменьшении безработицы». До погашения этой ссуды женщина не могла претендовать на рабочее место. В конце лета Карин благополучно перелетела в Швецию и поселилась в Векшё, начала преподавать в университете имени Линнея. Здесь когда-то проходила граница между Данией и Швецией, о чем напоминают каменные крепости Бергквара, созданные из огромных гранитных камней. А так – уютный маленький университетский городок, похожий немного на родной для Карин Грайфсвальд, не такой вычурно немецкий, но с похожей архитектурой и довоенный. Дед Карин некогда работал в этом университете и имел здесь дом, неподалеку от Бергквара. Рядом с домом было большое поле, которое использовал еще Линней для проведения своих экспериментов. Чуть позже это назовут генетикой. В доме, в котором поселилась Карин, некогда проживала Сара Элизбет Морея.
Идиллия месячного совместного отдыха Вольфганга и Карин была нарушена письмом тестя: в университете Лейпцига произошел взрыв ядерного реактора. Судя по всему, взрыв не ядерный, тепловой, но гестапо уже интересуется, где находится Карин фон Крейц. Причина интереса неизвестна, но путь на родину для Карин закрыт. Чуть позже стало известно, что часть сборок в том реакторе изготавливалась в Грайфсвальде. Карин была права в своей оценке возможностей немецких ученых. Половина пути к заветной бомбе ими пройдена.
Третьего октября сорок второго года состоялся первый успешный пуск V.2, о котором немедленно известили Гитлера. Бригадефюрер Дорнбергер красочно описал в докладе свой успех, приложил фильм, снятый на полигоне, и надеялся, что на группу «Цвай» прольется золотой дождь, так необходимый для дальнейшего развития проекта. В планах маячила мобильная пусковая установка и трехступенчатая ракета А.10. Третья ступень позволяла выйти в космос, то есть набрать высоту более ста километров.
Однако Гитлер любил сосредотачиваться на главном, и, к несчастью для Дорнбергера, через одиннадцать дней внимание фюрера переключилось на ключевое событие: 14 октября начался решительный штурм Сталинграда. Немцы создали на участках штурма невиданную плотность – восемьсот метров на дивизию. Правда, из-за плотных порядков и солидного противодействия со стороны русских истребителей, фон Рихтгофен не смог результативно поддержать наступление пикировщиками. К тому же зенитный огонь русских был внушительно плотным, плюс существовал значительный риск нанесения ударов по своим позициям, так как порой противников разделяла какая-нибудь капитальная стена или, еще хуже, этаж дома. Тем не менее артиллерийская поддержка с левого берега Волги и упорное сопротивление полностью окруженных и прижатых к реке двух русских армий продолжались.
Одиннадцатого ноября из-за перебоев с поставкой боеприпасов через Волгу в период ледостава части 64-й и 62-й армий были рассечены немцами на две части, и немцы вышли к Волге в районе завода «Баррикады». Немцы усилили давление, и в результате разрезали позиции 62-й армии еще дважды. Шестнадцатого ноября в Каринхолле Вольфганг услышал об истинной причине смерти Удета, и что через несколько дней Сталинград падет.
– Это агония большевиков! – сказал Геринг, покачал своим жезлом и коснулся плеча Вольфганга кончиком, давая понять, чтобы фон Вольфи готовил новые погоны.
Приказ о присвоении звания майор он получил 19 ноября сорок второго года. По странному стечению обстоятельств, в тот день радио Deutscher Rundfunk промолчало об успехах немецких войск под Сталинградом. Ночью Вольфганг узнал, что наши начали наступление с севера и юга с целью окружить 6-ю армию Паулюса. В первые дни оставались еще сомнения, что сил у Красной Армии хватит, чтобы преодолеть сопротивление гитлеровцев, отлично понимавших, что за этим наступлением последует. Но они полностью рассеялись в ночь на 23 ноября. Из Берлина позвонил Ешоннек и приказал срочно перебросить шварм «Т» в станицу Богоявленскую, полностью.
– Куда?
– Bogoyawlenskaya, unter Rostov, Мajor.
– Яволь, герр генерал! Но у меня план по перевозкам из Касселя.
И тут фон Вольфи услышал:
– Oйер шайсплан интересирт михь гар нихьт! – Меня абсолютно не интересует ваш говенный план! – Это приказ! Русские окружили 6-ю армию! Немедленно отправляйте туда все «гиганты»! Сами ко мне!
Через восемь минут после телефонного разговора фон Вольфи оторвал свой «церштёрер» от земли и привычно вышел на связь с диспетчером «Берлин-Север». Получил от него эшелон и пожелание счастливого полета. Курсом сто восемьдесят три градуса, подвывая на взлетном режиме воздухозаборниками, теперь расположенными справа и слева на наружной части обоих DB605Е2, тяжелый истребитель, украшенный рогами антенны РЛС, набирал высоту в ночном небе.