Иногда Сечиль прерывала своё занятие, переворачивала лепёшку на гигантской «конфорке» и снова продолжала крутить вокруг своей оси лепёшку. Потом – снова перерыв. Надо снять с помощью деревянной лопатки и ножа готовую лепёшку, уложить её на каменную, а может, и мраморную плиту, которая пряталась за «конфоркой» и которую Ира не заметила сразу, быстро разрезать на несколько прямоугольников, уложить слоями, как торт Наполеон, и переместить на тарелку, которую протягивал гость. И улыбнуться, конечно, в ответ на очередное «спасибо», «danke shoen», «thank you» и «тешекюр эдерим».
А потом – снова браться за раскатку лепёшки, которую Сечиль наматывала на тонкую скалку, сначала – накинув сверху краешек, ближний к ней, потом закатывая скалку целиком в лепёшку, как начинку в рулет. Затем крутила вокруг своей оси по часовой стрелке и раскатывала обратно. Всё делалось быстро, и при этом надо было смотреть, чтобы краешки не загибались при раскатке, не прилипали к середине, чтобы лепёшка была ровной, без единой складки, как отглаженная ткань. Движения Сечиль были похожи на движения Ириной мамы, когда та гладила бельё.
После раскатки на лепёшку укладывалась начинка – равномерно, почти по всему кругу, только краешки оставались пустыми. Затем Сечиль складывала лепёшку пополам, так, что выходил полукруг, напоминающий гигантский плоский вареник, нежно прижимала друг к другу краешки, чтобы они слиплись, и, подцепив «вареник» скалкой, перемещала его на плиту. И принималась за новый колобок, не забывая переворачивать «вареник», смазывать его маслом сверху и снова переворачивать. Через несколько минут «вареник» превращался в поджаристую лепёшку, глядя на которую, гости в очереди облизывались.
Рядом с рабочим местом Сечиль стояла резная тумбочка из красного дерева, на ней – серебряный поднос с кусочками теста – каждый раскатанный и сложенный определённым образом, рядом лежали скалки разных размеров и цветов, но Ира понимала: вся эта красота – для гостей. Пусть они любуются и проникаются историческим духом турецкой кухни. Её же внимание было приковано к действиям Сечиль. Ира понимала – вот оно! То, ради чего она приехала, то, что она увезёт с собой – новое умение. В эту секунду она даже вспомнила Игоря и подумала: если бы она, Ира, проводила время на кухне, то тоже, наверное, не захотела бы ни на море, ни на пляж, ни на экскурсию. Только наблюдать, только учиться.
Правда, она никогда не отказала бы Игорю, если б он позвал её вечером после работы на море, постаралась бы совместить и работу, и отношения, но… Но зачем думать о том, что могло бы произойти? Нет пользы в размышлениях на тему «если бы да кабы». Как говорит Ляля, «если бы у автобуса были рога, он был бы троллейбусом!».
Когда наплыв гостей схлынул, и все, получив по лепёшке и стаканчику кислого айрана из холодильника в углу, отправились на пляж, Сечиль начала учить Иру печь гёзлеме. Сначала сказала:
– Эллер!
Ира схватилась за словарь, но Сечиль засмеялась, повторила слово и указала на Ирины руки. До той дошло – надо их помыть. Когда Ира вернулась, подняв руки наверх (дома она так всегда делала перед готовкой, и папа называл её за это «хирургом перед операцией»), Сечиль выдала Ире фартук, такой же как у неё, в клеточку, и помогла повязать платок. Хотя, зная, что придётся работать с тестом, Ира заранее заплела волосы в тугой хвост. Однако правила есть правила, и Ира, наверное, теперь стала похожа на турчанку, ведь за несколько дней она успела слегка загореть. Осталось научиться только правильным движениям, и Ира будет настоящим турецким поваром.
Однако, при всей своей внешней простоте, движения требовали знаний, сноровки, умения и никак не получались у Иры, впервые взявшей в руки тонкую турецкую скалку. Знания, конечно, у неё были – она ведь любит печь, да и Игорь научил её многим вещам в работе с тестом, но всё равно, мягкие колобочки не давались девушке, не раскатывались так же тонко, как у Сечиль, рвались по краям, прилипали то к столу, то к скалке.
Ире было жарко от конфорки, от жары, от работы, но она сжав зубы, катала, крутила и растягивала тесто, пытаясь подружиться со скалкой. Вот уже тесто стало тонким, просвечивающим, вот-вот уже можно будет положить в него картошку с зеленью или фарш (пока гостей не было, Сечиль делала лепёшки впрок, укладывая их в большой железный контейнер с дверцей) и переместить печься, как лепёшка снова порвалась, да ещё и посредине.
Ира чуть не заплакала. Положила скалку на стол со стуком, скрипнула зубами, утёрла пот со лба рукавом. Сечиль тронула её за плечо, протянула бумажную салфетку и произнесла:
– Сабир!
Ира сначала решила, что это значит – «вытри лоб».
– Тешекюр эдерим, Сечиль-ханым, – уныло сказала Ира, промокнув лицо салфеткой, и показала на дырку в тесте.
– Сабир! – повторила Сечиль и погладила Иру по плечу.
– Что вытереть? – удивилась Ира. – Тесто, что ли?
Тогда Сечиль перегнулась через Иру, взяла словарь, который Ира примостила у ящика, на котором они сидели, сунула Ире в руки, повторив снова:
– Сабир!
Ира полистала словарь и нашла слово «sabir». «Терпение». Вот что означало это красивое слово.
Ира кивнула со вздохом. И улыбнулась. И правда, чего это она повесила нос? Забыла, наверное, сколько было пролито слёз и получено ожогов от духовки и выговоров от мамы за «перевод дорогих продуктов», пока она научилась печь любимый брауни! А теперь она может приготовить его с закрытыми глазами!
Терпение. Да, иногда надо просто произнести это слово. Можно и по-турецки, тем более что это так красиво звучит: «сабир»! И иногда достаточно сказать себе: «терпение», и уже ощущаешь, как оно появляется внутри тебя, заполняет изнутри, придаёт сил, а главное – желания делать дело.
И Ира с новым рвением взялась за неудобную скалку. Она овладеет этим умением и увезёт его домой. Испечёт дома лепёшки родителям, пусть перекусят между дежурствами или возьмут их с собой, чтобы показать коллегам, чему дочка научилась на практике в турецком ресторане.
Ира раскатывала тесто, думала о родителях, о маме, о том, как она терпеливо расправляет и разглаживает горячим утюгом складки на своем белом халате, и мало-помалу тесто перестало брыкаться, как непослушный жеребёнок, а становилось нежным, шелковистым, растягивалось и сминалось по Ириному желанию.
– Стоп! – сказала Сечиль и слегка хлопнула Иру по спине.
Что-то добавила по-турецки с улыбкой и указала на начинки. Ира насыпала сыр, Сечиль помогла распределить его по лепёшке и сложить нужным способом. А потом Ира, поменявшись с Сечиль местами, сама перенесла гёзлеме на плиту. Гордо обернулась на турчанку. Та кивнула. А потом указала на выход и сделала такой жест руками, будто держит стакан воды и пьёт. Ира с опаской огляделась, но гостей не было, так что можно было спокойно отпустить Сечиль попить воды.
– Мне принеси, – показала Ира жестами. Сечиль покивала и вышла.
А Ира принялась следить за лепёшкой. Сечиль в это время начала бы раскатывать следующий колобок, но у Иры, конечно, сноровки не хватало. Она боялась спалить первую лепёшку.