Хороший отец - читать онлайн книгу. Автор: Ной Хоули cтр.№ 66

Мне теперь было тесно в комнате. Не зная, чем заняться, я переоделся и спустился вниз, на коктейль по случаю открытия конференции. На грудь костюма я прицепил бирку с именем. Мне нужно было видеть людей и говорить хоть о погоде. Нужно было почувствовать почву под ногами.

Мужчины в костюмах, с высокими узкими бокалами шампанского, светски беседовали с женщинами в строгих платьях. Голоса сливались в бессмысленное жужжание, иногда прорезаемое взвизгами смешков.

Мюррей был прав. В дневнике не нашлось признания в убийстве. Это не улика. Не то, что дневник Серана Серхана с повторяющимся: «РФК должен умереть, РФК надо убить». Тут было что-то сложнее, таинственнее. Дэнни, описывая Сакраменто, не упомянул об аресте, не упомянул о двоих в товарном вагоне и о разговорах с ними.

На некоторые вопросы дневник отвечал, другие остались мучительно безответными. Узнаю ли я когда-нибудь правду – шаг за шагом, факт за фактом? Или глупо даже пытаться? Не слишком ли сложно здесь сочетание факторов – физических, психологических? В конечном счете, если человек по собственной воле ныряет в черную дыру, им же и созданную, кто может воспроизвести его путь, поступки и мысли?

Я бродил в толпе, и мир виделся мне нереальным, словно Дэнни заразил меня своим сдвигом. Я чувствовал, что тоже теряю связь с реальностью. Я отправился за сотни миль от дома лишь для того, чтобы прочесть его дневник, и оказался таким же одиноким, шарахнувшись от луча света, проникшего в темные глубины его мозга.

Я завязал разговор с врачами из Портленда и Небраски. Анестезиолог из Провиденс посоветовала, раз уж я здесь, непременно сходить послушать музыку. Сказала, что Остин – ее любимый город. У них даже в супермаркетах играют живые оркестры. Я обещал, что послушаю, и, извинившись, отошел взять еще шампанского.

Я смотрел на незнакомые лица и думал о людях из жизни моего сына: о Тэде и Бонни Кирклендах, о мексиканцах, напоивших его и подаривших нож за голенище, о красавице библиотекарше. Он всех описал в своем дневнике. Хорошие люди, добрые и умные. Почему он не цеплялся за них? Почему не просил о помощи? И почему они сами не предложили?

Я вышел в вестибюль и позвонил Фрэн, чтобы услышать ее голос и поговорить с ребятами.

– Ты в порядке? – спросила она. – Голос у тебя странный.

– Все хорошо, – заверил я, – просто выпил немножко.

– Хорошо, – сказала она, – тебе надо развеяться. Желаю тебе наделать глупостей. Сходи на стриптиз или, не знаю, пробегись по городу голышом. Развлекайся.

– Я по тебе скучаю, – сказал я.

– И мы скучаем. Ели спагетти с котлетами и смотрели кино про супергероев. Дети уже чистят зубы. Мне даже напоминать не пришлось.

Распрощавшись, я вышел на улицу. Мне нужно было подышать. Температура была градусов восемьдесят. Я снял и сунул в карман галстук. Было восемь часов, от дневного света мало что осталось. Ко мне подъехал велорикша. Не надо ли подвезти? Я подумал. Куда? И тут меня осенило. Я назвал ему адрес университетского квартала, рядом с улицей Гваделупы. Он сказал цену, и я забрался в тележку.

Мы, должно быть, выглядели странно: немолодой человек в костюме, движущийся по улицам в хипповой трехколеске. Мы проехали по бульвару Конгресса в сторону Капитолия и свернули налево по Одиннадцатой. Я представлял сына на велосипеде, одетым во все черное, крутящим педали в безлунной ночи. Отчего человеку хочется стать невидимкой?

Я – сын-тень.

Я подумал, что такое тень: темный след, оставленный предметом на ярком свету. Был я в сознании Дэниела предметом или светом? Затенял ли его собой, своими достижениями? Не моя ли тяга к успеху толкала его к неудачам?

Я ломал голову в поисках правды, но в глубине души опасался, что ответ, когда я его найду, мало что объяснит. Если Дэнни отправился в путешествие из-за скрытой душевной болезни, или если где-то среди этого рассеянного равнодушного народа он расстался с реальностью, как мне понять его идеи и мотивы?

Дом студенческого братства стоял на улице Рио-Гранде в трех кварталах от бульвара Гваделупы. Это было двухэтажное строение неопределенного стиля за белой загородкой из штакетника. Широкое окно по фасаду было скромно занавешено чем-то вроде простыни. Белая с оранжевым эмблема «Длиннорогих», описанная Дэнни, почти стерлась с побуревшей травы. Я расплатился с рикшей и остался стоять, рассматривая дом. Среди деревьев раскатывались низкие басы музыки недалекой вечеринки. В доме горело всего одно окно. Движения внутри я не заметил. Рикша спросил, поеду ли я обратно. Я сказал, что хорошо бы, и он укатил, звоня в звонок. Прошло почти два года, как мой сын жил по этому адресу. Остался ли здесь кто-то из парней, о которых он писал? Я попробовал представить их лица, когда они увидели первые снимки Дэнни после убийства Сигрэма. Вспомнили ли они пистолет, смотревший им в лица? Подумали, как близки были тогда к смерти? Поняли, что вошли в историю?

Во рту стало сухо, но сухими были и ладони. Это всегда было моей сильной стороной – выдержка под давлением. Мимо прокатил грузовичок, прошла компания, собравшаяся на вечеринку. Я подошел к двери и позвонил. Тишина. Я позвонил еще раз.

Вышел молодой человек лет девятнадцати. Тощий, русоволосый.

– Не хочу вас беспокоить… – начал я.

– У меня неприятности? – осведомился он.

Это из-за костюма. Ребята его возраста встречаются с людьми в костюмах только по неприятным поводам.

– Никаких неприятностей, – успокоил я.

– Все ушли на праздник.

– Это ничего, – кивнул я. – Просто… хотел попросить об услуге. Я врач. В город приехал на конференцию, а мой сын… когда-то жил здесь.

– Ваш сын…

– Он умер в прошлом году, и я думал, что смогу приехать сюда и ничего такого не делать, но, боюсь, мне нужно увидеть его комнату.

Парень рассматривал меня. Родители учили его не доверять незнакомцам, явившимся в дом в поздний час.

– Ваш сын, – повторил он.

– Он утонул, – сказал я. – Катался на лодке на озере Тревис. Они выпили. Мы с его матерью… мы из Мичигана, там его и похоронили, но вот я приехал на конференцию и…

– Как его звали?

– Джереми, – сказал я, – хотя мы называли его Джерри.

– Вы знаете, в какой комнате он жил?

Я шагнул вперед, заставив его машинально отступить от двери. Он не стал загораживать дорогу, посторонился. Я вошел. Все было, как описывал мой сын, – похоже на стойло. Пахло пролитым пивом и плесневелыми коврами. На полу валялись сплющенные пивные банки.

– Наверху, – сказал я, – около туалета.

– Теперь это моя комната, – сообщил он. – Я месяц как въехал.

Понизив голос, он доверчиво признался:

– Мне здесь не очень нравится. Это как-то слишком.

Вылинявшие обои отставали от стен. Каково было моему сыну жить в таком доме? Он всегда был чистюлей, аккуратистом.