Я ожидаю смерть - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Иванов cтр.№ 20

И их, обманутых, использовали пришельцы. Иностранцы с помощью русских людей, призванных в Красную армию, наводили «порядок» в Российской империи. Вчерашние крестьяне и вчерашние рабочие, одетые в военную форму, начали завоевывать землю и заводы. Дисциплина в армии поддерживалась комиссарами, имевшими широчайшие полномочия, которые дал им нерусский центр. За невыполнение приказов комиссаров – расстрел. Без какого-нибудь суда и следствия. Комиссары имели власти даже больше, чем командиры воинских частей. И этот обман (о бесплатной земле и бесплатных заводах) с 1917 года по настоящее время никем не отменён. И я думаю, что подобным обманом будут пользоваться не русские руководители русского государства ещё лет сто-двести, не менее. И когда очухается русский народ – никто не знает.

И ещё. В нашем государстве с октября 1917 года внедрён страх…

Сейчас середина 1937 года. И по настоящее время этот страх существует. Мы здесь, в тюрьме, боимся друг друга. И на воле все также боятся друг друга. НКВД, другие государственные органы, в том числе прокуратура, используют систему тотальной слежки. Доносы стали обычным способом для создания дела “врага народа”. Выискиваются мнимые заговорщики, шпионы, диверсанты, вредители, контрреволюционеры, террористы…

Что может сказать простой смертный в свою защиту, если ему предъявят обвинение “враг народа”.

– Запомни, – продолжал свою “лекцию” Николай Иванович – страшное изобретение инквизиторов средневековья, которое применяют сейчас аппараты репрессий, это – СТРАХ.

Я также думаю, что русский народ будет вырождаться. Семьи русских распадаются. Родовые обычаи и обряды интенсивно разрушаются. Отношения между мужем и женой перестали поддерживаться церковью: священнослужителей к венчанию просто не допускают. Много детей на Руси остались сиротами…

Николай Иванович кончил говорить. Тогда он мне многое рассказал, о многом поведал. И как я мало знал в жизни, хотя тешил себя тем, что воевал, был Красным командиром, создавал колхоз. Николай Иванович невольно доказал мне, что я был совершенно не подкован политически. Все постановления правительства, указы и законы я принимал так, как об этом писали центральные газеты. Всё принимал за чистую монету!

Всё это меня огорчало, но я был рад, что хотя бы перед концом жизни мне встретился такой человек, как Николай Иванович. И что всё сказанное мне Николаем Ивановичем, я изложил в тетрадях, которые передал через “своего” надзирателя жене. Только бы она была осторожна с моим дневником! Ведь очень опасно держать такие записи дома. Я надеялся, что надзиратель предупредит её о сохранении тетрадей в тайнике. Я надеялся на неё…

Сокамерники стали просыпаться. Хотя каждый из нас потерял много сил за время ареста, да и кормили нас отвратительно, всё же бодрость духа нами сохранялась.

Степан Петрович первым нарушил молчание:

– Конец мой скор. Я не думаю, что суд-трибунал чекистов меня оправдает. Я хочу хотя бы вкратце рассказать о себе. Четыре года назад мне пришлось бросить воинскую службу. Последние два года, перед увольнением из армии, я командовал кавалерийским полком. Другими словами, я – кадровый военный, даже потомственный. Мой дед служил в царской армии, вершина этой службы – чин унтер-офицера. Отец дослужился до штабс-капитана. Я дослужился до полковника.

Меня, фельдфебеля, награжденного двумя георгиевскими крестами во время войны с немцами, в марте 1917 года солдаты избрали командиром роты. Пару раз в этой войне я был легко ранен. В 1918 году мне со своей ротой пришлось защищать рабоче-крестьянскую власть. Гражданская война побросала меня по разным частям России.

Во время службы мне довелось услышать рассказы о том, что под руководством иностранцев творили карательные органы нашего государства. Я расскажу вам о них. Вот что мне стало известно о зверствах, которые творились под руководством пришлых людей в нашем государстве:

23 марта 1919 года английский военный священник сообщал лорду Керзону: “ …в последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены, и трупы их выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на Финском заливе: многие связаны по двое и по трое колючей проволокой…” Офицерская бойня была устроена в Киеве. Расстреливали и рубили их прямо в театре, куда военные были вызваны для «проверки документов». Их было убито в этом театре около 2000 человек.

В Одессе офицеров истязали, привязывая цепями к доскам, медленно вставляя в топку и жаря, других разрывали пополам колёсами лебёдок, третьих опускали по очереди в котёл с кипятком, а потом бросали в топку… Нахимовский проспект Киева увешан трупами офицеров, солдат и гражданских лиц, арестованных на улице и тут же, наспех, казнённых без суда. Город вымер, население прячется в погребах, на чердаках…Офицеров вешали обязательно в форме с погонами…

Большинство арестованных отвозилось на металлургический, кожевенный, и главным образом, Балтийский завод. Там они убивались с жестокостью. На металлургическом заводе было брошено садистами в пылающую доменную печь до 50 юнкеров и офицеров, предварительно связанных по рукам и ногам.

В Севастополе произошла вторая резня офицеров, но этот раз она была отлично организована, убивали по плану и уже не только морских, но вообще всех офицеров и целый ряд уважаемых граждан города, всего около 800 человек. Убивали также зверски – выкалывали глаза…

Офицерам, захваченным карателями, эполеты прибивались гвоздями к плечам; молодые девушки насиловались; штатские были найдены с выколотыми глазами, другие – без носов…Садисты выгоняли на улицу и расстреливали людей с ранениями живота и другими тяжёлыми ранениями …Собаки на улицах ели трупы офицеров…

В Архангельске Майзель-Кедрова расстреляла собственноручно 87 офицеров, 33 обывателя, потопила баржу с 500 беженцами и солдатами армии Миллера…

В Симферополе в ЧК применяли новый вид пытки, устраивая клизмы из битого стекла и ставя горящие свечи под половые органы…

В Царицыне имели обыкновение ставить пытаемого на раскалённую сковородку, там же применяли железные прутья, резину с металлическими наконечниками, вывёртывали руки, ломали кости…

В одиночной камере тюрьмы истязали учительницу Д., вина которой заключалась в том, что у неё при обыске нашли чемодан с офицерскими вещами, оставленными случайно проезжавшим ещё при Деникине её родственником-офицером. В этой вине Д. созналась, но чекисты имели донос о сокрытии Д. золотых вещей, полученных ею от родственника, какого-то генерала. Этого было достаточно, чтобы подвергнуть её пытке. Предварительно она была жестоко изнасилована. Изнасилование происходило по старшинству чина. Первым насиловал чекист Фридман, затем остальные. После этого подвергли пытке, допытываясь от неё признания, где спрятано золото. Сначала у голой надрезали ножом тело, затем железными щипцами отдавливали конечности пальцев. Терпя невероятные муки, обливаясь кровью, несчастная указала какое-то место в сарае дома № 28 по Медведевской улице, где она жила. В 9 часов вечера шестого ноября она была расстреляна…