Перикл - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Домбровский cтр.№ 80

Сначала Перикл хотел просто восстановить Сибарис, но потом расчёты показали, что легче и дешевле построить город на новом месте, рядом с руинами, чем расчищать для строительства старое. Но славу Сибариса Фурии, несомненно, должны были перенять: не ту славу, которую создали городу его изнеженные в роскоши и развращённые жители, а славу форпоста греков в стране Итала. Хотя, как говорил Перикл, и богатство, какого достиг некогда Сибарис, Фуриям не помешало бы.

— Ты почти не живёшь в Афинах, — сказала Периклу Аспасия, узнав, что он собирается побывать в Фуриях. — То ты на Эвбее, то в Египте, то на Кипре, то в Эгине, то на Самосе, теперь вот собрался плыть в Фурии, затем — в Понт Эвксинский. А ещё был Амфиополь... Зачем тебе эти новые города?

— Не всё же милетцам, твоим землякам, основывать новые города в колониях. Афины тоже хотят...

— А со мной ты не хочешь побыть подольше? Улетят годы, улетит молодость — все в разлуке.

— Вернусь из Понта Эвксинского — и больше никуда, — пообещал Перикл. — Успокоимся, будем жить тихо и долго, не разлучаясь ни на день.

— Так я тебе и поверила. Ты о другом подумай: стоят ли эти бесконечные заботы о делах государства, на которые ты тратишь время и себя, простой и тихой жизни...

— Это разные жизни, — ответил Перикл. — Они переливаются одна в другую, как переливается из одного сосуда в другой вода в клепсидре. Обе уносят время. Не знаю, что лучше. А ты думаешь, что лучше простая и спокойная жизнь, чем та, какой живу я? Да ты сама постоянно бежишь от простой и спокойной жизни. Разве не так?

— Так, — согласилась со вздохом Аспасия. — Возвращайся поскорее, — попросила она, целуя мужа. — Оставь там Протагора и Геродота — пусть они потрудятся для Фурий... Расскажи мне про Сибарис, что там было, почему ты сказал в речи на Экклесии, что сибариты погубили себя сами. Как это случилось? — спросила она.

— Они были очень изнежены и любили роскошь. Роскошь и изнеженность делает людей слабыми духом и телом — как голод и нищета. Крайности соединяются в своей схожести, как любит говорить наш друг Сократ... Каждый сибарит содержал очень богатый дом, забитый ненужной всячиной. Сибариты покупали себе для развлечения очень дорогих карликов и не менее дорогих собачек. Носили только дорогую одежду из тонких шерстяных материй, привезённых из твоего родного города Милета, которую расшивали золотыми и серебряными узорами. Говорят, что у одного сибарита был расшитый всякими узорами и изображениями плащ, который стоил сто двадцать талантов — в три раза дороже, чем наша Афина Парфенос. Там все повара соревновались в изобретении новых блюд и приправ. Вот одна приправа, изобретённая сибаритами: солёные молоки макрели разводятся в сладком вине и оливковом масле. Они пили очень много вина на всякого рода праздниках, лопались от вина, не говоря уже о том, что постоянно мочились. Чтобы не бегать по нужде во время пиров, они ставили под ложе каждого гостя горшок. Ночной горшок изобрели, таким образом, сибариты. Эти горшки часто делались из золота. Сибариты запретили держать в городе петухов, чтобы те не будили их по ночам, они купались в молоке, особенно женщины, и, приглашая в гости друзей, приводили им для развлечения гетер...

— И что же в результате? — спросила Аспасия.

— В результате они плохо владели оружием. А наше время — это время оружия... Хотя нужны и развлечения. Конечно, нужны. Знаешь, в Египте один жрец мне сказал, что время жизни людей на земле закончится через две с половиной тысячи лет. Людям захочется пожить весело перед концом, не правда ли?

— Не знаю. Боюсь, однако, что их скорее одолеет уныние. Гиппократ говорит, что люди, узнав о близкой смерти, вовсе не бросаются в пучину наслаждений, а как бы цепенеют в тоске. Полезно знание о долгой жизни, но знание о близкой смерти убивает. Продик утверждает, что польза знания вообще сомнительна.

— Но слепые жалеют о потерянном зрении, глухие — об утраченном слухе, немые — о невозможности речи. Жалеют о знании, которое могли бы получить. И многие обращаются к оракулам, чтобы предвидеть то, что наступит. Думаю, что лучше уныние при полном знании, чем веселье при полном неведении — для души лучше, для её крепости. Мы, кажется, следуем этому правилу, не правда ли?

— Правда, — согласилась Аспасия. — Пусть нам откроется и дурное и доброе, а мы сами решим тогда, как распорядиться собой. В этом, кажется, суть свободы: знание и выбор решения. Я хотела бы проторить знанием путь нашему мальчику до его самого последнего дня и, может быть, дальше.

— Я тоже.

— Поэтому возвращайся поскорее, не оставляй нас надолго: нашему мальчику нужен такой учитель, как ты.

Если бы люди не причиняли друг другу зла, не нужны были бы законы. Там же, где нет нужды в законах, нет нужды и в государстве. Увы, вся ойкумена поделена на государства, стало быть, всюду нужны законы, и, значит, люди не могу жить, не причиняя друг другу зла. Законы указывают на зло, какое люди способны причинить друг другу, и определяют меру наказания за причинённое зло. Тот, кто составляет законы, должен хорошо знать, что есть зло и в чём оно проявляется. Убийство, кража, ложь — вот три кита, на которых держится зло. Смерть, душевные и телесные мучения и изгнание — вот на чём зиждутся все наказания.

Пишущий законы невольно погружается в чёрный и зловонный омут человеческих отношений и желает лишь одного: воспрепятствовать людям в их стремлении к злу. Зная, однако, что тут он бессилен, что он способен лишь призвать общество к наказанию тех, кто творит зло, он порою впадает в отчаяние и пишет: «За все преступления — смерть, за любое преступление — смерть», призывая тем самым себе в союзники страх, ужас, невыносимое. Он думает, что люди пуще всего боятся смерти, что страх смерти остановит их, едва они замыслят что-либо злое, отвратит их от самой мысли о преступлении. Он говорит: там, где закон устанавливает за все преступления смертную казнь, там не будет казней, потому что люди не станут нарушать закон. И ошибаются: страх смерти не останавливает преступников, многие совершают преступления, не успев подумать о наказании, которое грозит им, в порыве страсти, в порыве отчаяния, внезапного гнева или безумия; другие надеются, что об их преступлении никто не узнает; третьи готовы умереть, но совершить задуманное... Много казней совершается там, где каждый закон заканчивается словами: «За нарушение закона — смерть».

Другие люди, пишущие законы, полагают, что более страшным наказанием, чем смерть, является позор или вечные мучения. Это правда, что для иных людей позор хуже смерти и мучения, медленно приближающие смерть, страшнее самой смерти. Но и здесь действует то, что мешает смерти остановить преступление — неосознанность преступного действия, надежда на то, что преступление не будет раскрыто, и готовность вынести любые мучения, но отомстить обидчику и врагу. Кроме того, некоторые люди лишены стыда, и потому позор для них — пустое слово, другие же бесчувственны к мучениям.

Но и те, кто признает за лучшее наказание смерть, и те, кто призывает на головы преступников страх позора и мучений, надеются, что смерть преступника, если уж страх смерти не остановил его, и обрушившийся на него невыносимый позор или мучительные истязания души и тела оправдываются не столько тем, что преступник несёт заслуженное наказание, сколько тем, что его несчастная судьба служит уроком для многих других людей. Те, кто видит, как преступника побивают камнями или палками, не хотят оказаться на его месте.