Перикл - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Домбровский cтр.№ 68

Рассказывают и про другую картину Полигнота, находящуюся в дельфийском портике, на которой изображён Одиссей, сидящий на краю рва, куда слетаются души умерших на кровавый пир. Там же, на стенах лесхи, можно увидеть Тартар, где в ужасных муках пребывают преступники и нечестивцы, и Елисейские поля, Острова Блаженных, где предаются невинным развлечениям дочери Пиндарея — украшенные полевыми цветами, они играют в кости, где Аякс, сын Теламона, а не тот Аякс, который обесчестил Кассандру и прозябает ныне в Тартаре, где Паламед, невинно побитый камнями по ложному доносу Одиссея, и Терсит, этот безобразный и болтливый хромец, убитый Ахиллом за насмешки над его любовью к Пентесилее, прекрасной царице амазонок, помогавшей троянцам и тоже убитой Ахиллом — Ахилл влюбился в уже умирающую Пентесилею, — где все они также играют в кости. На Островах Блаженных Орфей и слепой Фамир, сатир Марсий и юный Олимп, великие герои Троянской войны Ахилл, Патрокл, Агамемнон, Гектор, Сарпедон, Мемнон, Парис, прекрасная амазонка Пентесилея...

Вскоре после того, как Полигнот расписал дельфийскую лесху, слава о нём разнеслась по всей Элладе. Кимон сам отправился в Дельфы, чтобы увидеть его картины и его самого. А увидев, решил, что Афины должны украситься картинами Полигнота. По приказу Кимона была расчищена и усажена деревьями рыночная площадь, и Пейсионакт соорудил на ней большой портик, облицевав его стену досками, пригодными для росписей. Приглашённый в Афины Полигнот, фасосец родом, тогда ещё молодой и красивый, аристократ, сразу же приступил к делу, заявив, что не возьмёт за работу никаких денег, поскольку он не ремесленник и не хочет уподобиться ремесленникам, берущим деньги за свой труд. Но если Афины будут настаивать на оплате, то пусть деньги достанутся его помощникам, Панэносу и Микону, отличным живописцам, но не аристократам по происхождению. Панэнос изобразил в Стое Пойкиле битву при Марафоне, Микон — битву греков с амазонками. Картины Панэноса и Микона находятся справа и слева от картины Полигнота. Полигнот, как и в Дельфах, изобразил разрушение Трои. Четыре краски несмешанные — белая, жёлтая, красная и чёрная — и десятки других цветов, возникших от смешения, легли на стену стой и потрясли все Афины. Афиняне были так восхищены картиной Полигнота, что подарили художнику афинское гражданство, что прежде случалось нечасто, а теперь, после Периклова закона о гражданстве, стало невозможным. Аспасия — не афинянка и не станет ею, и сын её, которого она намерена родить Периклу, никогда не станет афинским гражданином. А Полигнот — великий гражданин. Не является афинским гражданином и Анаксагор, но это не помешает афинянам судить его.

Аспасия решила навестить Полигнота и спросить его, придёт ли он на суд и станет ли поддерживать на суде Анаксагора.

Полигнот был в мастерской. Аспасия застала его за работой — он заканчивал большую картину, на которой была изображена Поликсена, принесённая в жертву на могиле Ахилла Неоптолемом, сыном Ахилла. Неоптолем убил дочь Приама и Гекубы, зная, как она нравилась его отцу, — таковы были жестокие нравы тех времён. Да они и теперь не менее жестоки: афиняне намереваются убить философа только за то, что он не почитает их богов...

Старик Полигнот спустился с козел, выслушал Аспасию молча, вытирая перепачканные краской руки — они были в охре и в саже, а нос его был вымазан — о чём Полигнот не знал — белой мелосской землёй и красным понтийским синописом. Аспасия своим платком вытерла Полигноту нос, что ему весьма понравилось, и спросила:

— Придёшь ли ты на суд, Полигнот? Когда судьи увидят, что на стороне Анаксагора так много знатных людей: Перикл, Протагор, Фидий, ты, Геродот, Продик, Калликрат, Софокл, Иктин, которые поддерживают его аплодисментами и словами, они наверняка задумаются, бросать ли в урну чёрные бобы.

— Нет, ни о чём таком они не задумаются, — ответил Полигнот. — Один будет думать о том, что у него болит живот, другой — о том, что ему хочется есть и пить, третий — о том, что ему холодно, четвёртый будет думать о своей любовнице, пятый — о том, как после суда он получит два обола и купит кувшин вина, шестой — о взятке, которую ему предстоит получить, а все вместе они станут с досадой думать, что этот Анаксагор, из-за которого созвали их гелиэю, мешает им полечить живот, напиться и наесться, встретиться с любовницей, поскорее получить свои два обола и купить кувшин желанного вина, оказаться дома и предаться безделью. Вот о чём будут думать гелиасты, а на нас они и внимания не обратят или же будут относиться к нам с раздражением — мы тоже будем помехой для них. Вот если бы можно было купить всю гелиэю или хотя бы большую часть присяжных...

— Никто до суда не может узнать, присяжные какой филы будут судить Анаксагора и кто будет назначен председателем суда, какой архонт. Для того и держится всё это в тайне, чтобы нельзя было подкупить судей.

— Перикл не может узнать?! — удивился Полигнот.

— Не может. И не хочет. Подкуп судей для него — преступление. Ты знаешь, таковы его правила: он неподкупен, он чтит закон... Он сам этот закон.

— Да-а, — покивал головой Полигнот, — таковы его правила... Думаю, что эти правила его и погубят. Как говорил Фемистокл: афиняне с радостью судят того, кто долго творил для них добро, потому что они от природы неблагодарны. Кимон подкупил бы не только гелиэю одной филы, но и всех десяти.

— Однако афиняне изгнали его, никакой подкуп не помог, — напомнила Аспасия.

— Потому и изгнали, что неблагодарны. А уж он-то старался устраивать для них пышные празднества, кормил всех, кому было не лень прийти в его дом, сорил направо и налево деньгами и, наконец, защищал афинян от врагов. Ничего не помогло. Прав Фемистокл. И Анаксагора они умертвят, потому что он воспитал им вождя, выучил сотни их детей, а многих глупцов научил мыслить, избавив от суеверий. Я приду на суд, — пообещал Полигнот, — если он будет не на горе, куда мне трудно взбираться.

— На Феодоту тебе не трудно взбираться, а на гору трудно.

Полигнот захохотал, хватаясь за живот, — такой солёной шутки от Аспасии он не ждал, забыл, что она была гетерой.

— Узнаешь Феодоту? — ткнул Полигнот пальцем в изображение Поликсены.

— Тебе не жалко? Она так страдает, — сказала Аспасия: о том, что умирающая Поликсена — это Феодота, она давно догадалась, невозможно было не узнать Феодоту в Поликсене.

— Пусть страдает. Страдать вечно на картине великого художника, а я великий, как давно определили афиняне, такое же, а может быть, даже большее счастье, чем радоваться в быстротекущей жизни. Так что пусть страдает.

— Ладно, пусть.

— Я, когда закончу эту картину, намереваюсь приступить к новой. На ней я изображу Навсикаю, прекрасную и юную дочь царя феаков Алкиноя, которая, держа Одиссея за руку, ведёт его в дом своего отца. Она нашла Одиссея на берегу, куда вынесло его разбитый корабль. Он измучен, оборван, лохмат — вот как я сейчас! — засмеялся Полигнот. — А Навсикая свежа, прекрасна, изящна, невинна... Если хочешь, ты станешь Навсикаей. Ты такова, какой вижу Навсикаю.

— Ах старый льстец, — добродушно пожурила Полиглота Аспасия. — Конечно, я соглашусь стать Навсикаей на твоей картине, но как бы не накликать на себя этим беду, как бы судьба Навсикаи не исполнилась на мне.