Перикл - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Домбровский cтр.№ 38

— В Афинах должны быть самые красивые, самые величественные храмы. И на это есть деньги — делосская казна, которая отныне, надеюсь, станет афинской. Восстанавливая по всей Элладе разрушенные персами храмы на средства союза — таково, кажется, решение союза, — ты построишь Афины, которые затмят своим великолепием все другие города...

Тут Аспасия перестаралась, давая советы Периклу: он вдруг тряхнул головой, отгоняя любовное наваждение — он прежде всего был Периклом, вождём, главным стратегом, и уже давно, а не любовником, зачастившим в дом гетеры. Отстранившись от Аспасии, он спросил:

— Кто тебя научил всему этому? Кто надоумил тебя давать мне все эти советы? Анаксагор, Фидий, Сократ, Геродот? Кто?

Такого он ещё не видел: лицо Аспасии вдруг застыло, стало неподвижным и бледным, как пентелесийский мрамор. Аспасия встала и, кося в его сторону глазами, набухающими от слёз, сказала:

— Я много думала о том, как тебе завтра осадить Фукидида на Экклесии, как тебя спасти от суда остракизма, как сохранить стратега для Афин, которые без него захиреют. Да, я прислушивалась к мнениям твоих друзей, как и тебе следовало бы прислушиваться к ним. Впрочем, поступай как хочешь. Ведь это всего лишь советы. — Она уже намеревалась уйти, только ждала, когда танцующие девушки дадут ей дорогу. Перикл схватил её за руку и усадил рядом с собой, едва не задохнувшись от напряжения, вызванного внезапным ударом страшной мысли, — он вдруг подумал, что Аспасия сейчас уйдёт от него навсегда, холодная, величественная, свободная, как Афина Промахос.

— Ладно, — сказал он, переведя дыхание, — я ведь только спросил, чтобы услышать то, что услышал. Я знал, что ты это скажешь. Мне надо было лишь убедиться в этом.

— Убедился? — всё ещё оставаясь холодной, спросила Аспасия.

— Убедился.

— Но веришь ли ты мне?

— Верю, — ответил он, признав своё поражение, которое впервые показалось ему сладким, желанным. Теперь он хотел большего — не только поражения, но и пленения. Он придвинулся к Аспасии и поцеловал в обнажённое плечо. И в тот самый миг, когда целовал её, отведя взгляд в сторону, увидел смеющиеся глаза Сократа.

«Проклятый Силен, сводник! — подумал о нём Перикл. — Он тоже чувствует себя победителем». Но разозлиться на Сократа не смог: ведь как сказал Сократ о своём сводничестве? Он сказал, что соединяет подобное с подобным, красоту с красотой, истину с истиной. Но не сказал, что соединяет их любовью.

Аспасия в ответ на поцелуй приобняла его за шею, сказала, касаясь щекой его щеки:

— Верь мне. Я люблю тебя.

— И я тебя, — прошептал Перикл.

— Да ты не бойся, посмотри, и у других гостей на ложах есть девушки. Никто на нас не смотрит, никто не прислушивается. Говори в полный голос и целуй меня, если хочешь.

— Хочу, — по-прежнему шёпотом признался Перикл, но обнимать и целовать Аспасию не решился, хотя другие подавали ему в том пример: Феодота привела на симпосий в дом Аспасии своих красоток, с которыми многие давно были знакомы. Сама Феодота по старой дружбе выбрала себе Полигнота, а девушек развела по другим ложам. Перикл не заметил, как всё это произошло, теперь же с удивлением обнаружил, что юные распутницы весело развлекаются с его друзьями. Только Фидий был один, сидел, опустив на грудь голову, должно быть дремал или размышлял о чём-то, да ещё Анаксагор, закутавшись в одеяло — как и в прошлый раз, он жаловался на простуду, — не удостаивал вниманием сладострастницу, которая явно скучала, но не могла покинуть ложе Анаксагора без позволения хозяйки. Сократу — как тут было не позлорадствовать — досталась настоящая липучка: не разжимая рук, она висела у него на шее, целовала и требовала, чтобы он поил её вином из своей чаши. Молодые поэты, которых Перикл не знал, лежали со своими девицами в обнимку, пользуясь тем, что ближайшие к ним лампионы были погашены — сами же, конечно, и погасили, резвые жеребята Афродиты.

Протагор любил хоровое пение. И то, что он первым затянул сколион, застольную песню, никого не удивило. Симпосии и вообще-то никогда не обходятся без сколионов, как без венков или игры в коттаб. А если на симпосии оказался софист Протагор, сколиону греметь обязательно, именно греметь, а не просто звучать, потому что голос у Протагора трубный. И сколионы Протагор любит бодрые, похожие на боевые песни. Таким был и этот сколион, который начал запевать Протагор: про единоборство мореплавателей со штормовыми ветрами и воинами Посейдона. Ветры гудели, волны грохотали, зычно гикал Посейдон, погоняя своих коней, хлопали и рвались паруса, трещали, падая, мачты, но мужество мореплавателей побеждало все враждебные стихии. Это была, разумеется, мужская песня, песня сильных людей, которым слабые и изнеженные женщины могли лишь позавидовать, конечно же при этом восхищаясь ими. Мужчины — это бесстрашные герои, это ого-го, для которых битва — слаще женских ласк. Мужчины и вообще-то могут прожить без женщин, им только бы изведать наслаждение боем, а смерть для них — лишь развлечение.

После такой громовой песни девушки робко притихли, а мужчины, разойдясь в отваге, заговорили о войнах, о сражениях, о том, кто, когда и сколько уложил врагов, превосходивших его в числе и силе. Один из поэтов стал декламировать великого Гомера, прославившего оружие Патрокла и Ахилла.

Потом пришли мимы и, танцуя, пели смешные песенки. Их сменили фокусники и акробаты. Симпосиарх, назначенный Аспасией, был опытный, всё у него шло своим чередом, и конечно же было много вина и острых, возбуждающих жажду закусок. Симпосий, наверное, закончился бы тем, чем заканчиваются все симпосии — уставшие от развлечений гости уснули бы под утро при погашенных лампионах, обнимая своих прелестниц. Симпосиарх к тому и вёл дело, приказав подать гостям старое крепкое вино. Но тут Сократ, в нарушение всех традиций — должно быть, ему сильно надоела его липучка, девушка, подаренная на ночь Феодотой, — стал сновать между ложами пирующих и задавать обидные вопросы: считает ли себя такой-то умнее своего соседа или же полным глупцом в сравнении с ним и что такое ум, как доказать его наличие?

Перикл попытался было урезонить Сократа, сказал, что здесь, в доме Аспасии, собрались только умные люди, а потому, как умные люди, они не станут выяснять, подобно глупцам, кто из них умнее, к тому же старое крепкое вино настойчиво клонит ко сну.

Доводы Перикла не только не подействовали на Сократа, но, кажется, ещё более распалили в нём страсть к вопросам. Он тут же набросился на самого Перикла и стал выяснять, считает ли Перикл, что он умнее его, Сократа, и не об этом ли он сказал, заявив, что вопрос о том, кто умнее, свойственно задавать глупцам.

— Если есть глупцы, значит, есть и умники, не правда ли? И как ты сам отличаешь глупца от умника? Чем умник Перикл отличается от глупца Сократа? В чём ум и в чём глупость? — стал приставать к Периклу Сократ, возбуждая всеобщий интерес и разгоняя чары сна.

— Уймись, — попросил его Перикл. О том же попросила Сократа Аспасия.

— Не уймусь! — закричал Сократ. — Если Фидий умнее Калликрата, а Калликрат умнее Продика, а Продик умнее Протагора, а Протагор умнее Софокла, а Софокл умнее Геродота, а Геродот умнее Перикла, а Перикл умнее Сократа, то кто же тогда Сократ? Кто я?