– А я люблю, когда рабы разговаривают! А здесь у вас все равно, что жить среди статуй.
Сабина вновь рассмеялась. После Лина Кальпурния произвела на свет еще трех непоседливых мальчишек, здоровых и красивых, однако светловолосая Фаустина с гордо вскинутым подбородком до сих пор оставалась любимицей Сабины.
– Хватит ко всему придираться. У меня для тебя есть новое зеленое платье. Если хочешь, можешь примерить.
– В зеленом я похожа на спаржу, – изрекла Фаустина. – У тебя случайно не найдется голубого?
– Думаю, моя госпожа, я смогу вам предложить богатый выбор платьев.
У себя в спальне Сабина села, скрестив ноги, на длинную кушетку и принялась наблюдать за тем, как младшая сестренка перебирает ворох платьев.
– Я жду не дождусь, когда смогу надеть настоящую столу, – задумчиво произнесла Фаустина из-под складок голубого шелка. – И когда только я выйду замуж?
– Дождись, когда тебе исполнится шестнадцать, – сказала Сабина, беря в руки два пояса. – Тебе какой, перламутровый или серебряный?
– Перламутровый, – ответила Фаустина. Впрочем, тему она менять явно не собиралась. – Антония Луцилла сказала, что выйдет замуж в четырнадцать…
– Даже не мечтай. Отец никогда не даст на это согласия, – возразила Сабина, подтыкая подол платья под пояс. – По крайней мере он разрешит тебе самой выбрать мужа.
– Я уже выбрала, – ответила Фаустина. – А серьги?
– Шкатулка стоит на столе. И кто же он?
– Гай Рупилий! Его отец привел его к нам на званый обед. Он такой симпатичный, и ему уже четырнадцать!
– Смотрю, ты унаследовала от матери вкус к мужчинам старше тебя.
– По крайней мере Гай не заставит меня жить среди статуй, – с этими словами Фаустина выбрала пару жемчужных сережек и, довольная, осмотрелась по сторонам. – Хотя здесь у тебя небольшой беспорядок.
– Мне так нравится, – призналась Сабина. Уют спальне придавали разбросанные то здесь, то там свитки книг и подушки на полу, на которые можно было улечься, чтобы эти свитки читать. Одну стену украшала огромная карта империи и бюст Траяна, на который Сабина обычно бросала свои шали.
Адриан обожал порядок во всем, но в апартаменты жены предпочитал не заглядывать. Его собственная опочивальня располагалась в другом крыле дома и визиты с одной половины дома на другую были… нечастыми.
– Надеюсь, Фаустина, Гай Рупилий подарит тебе счастье, – сказала сестре Сабина.
– Моя няня говорит, что смысл замужества не в этом, то есть не в счастье.
– Нет, однако, как хорошо, когда оно все же есть! Например, Адриан подарил мне его.
– Но он же страшный зануда! Вечно твердит про какие-то кари… эри… кари… Ну, в общем, ты сама знаешь.
– О кариатидах Эрехтейона.
– О них самых! Это какие-то жуки?
– Нет, это вид колонн.
– В любом случае, он на протяжении всего званого обеда только и говорил о них.
– Согласна, за ним такое водится, – уступила Сабина.
– Мама говорит, что такого зануду, как он, еще нужно поискать.
– И это верно.
Фаустина окинула себя довольным взглядом: жемчужные серьги, голубое платье, присборенное в талии перламутровым пояском.
– Подол слишком длинный, – сокрушенно вздохнула она и цокнула языком. – Ну почему я никак не расту?
– Вырастешь, не волнуйся. Будешь даже выше, чем я. А теперь примерь-ка вот это красное платье. Можешь даже надеть на руку мой золотой браслет. Вот увидишь, какая ты будешь в нем красавица…
– Госпожа? – в дверях в поклоне застыла рабыня. – К вам пришли. Трибун Тит Аврелий.
– Трибун? – Сабина сбросила с кушетки ноги. – О нет, Фаустина. Примерь вон то, из индийского шелка, оно невесомое, словно перышко. А я пока…
Тит отвесил Сабине поклон, но та уже спешила вниз по лестнице назад в атрий.
– Вибия Сабина, – проговорил Тит.
Бывший жених Сабины проделал немалый путь – от застенчивого шестнадцатилетнего юноши до высокого двадцатидвухлетнего молодого мужчины. Впрочем, в чем-то он остался прежним: те же длинные тонкие ноги, та же добрая улыбка.
– Приветствую тебя, о, моя прекрасная нимфа с глазами цвета небесной лазури!
– Но мои глаза не имеют ничего общего с цветом небесной лазури, – возразила Сабина. – Или ты снова начитался гимнов Гомера?
– Боюсь, что да. Когда мне не хватает слов, я начинаю говорить стихами. – Гость вновь отвесил изысканный поклон. – Со мной так бывает всякий раз, стоит мне увидеть тебя.
– Боюсь, что сегодня слов нет у меня, – ответила Сабина, рассматривая его наряд воина: новую нагрудную пластину, красную тунику, поножи, плащ и шлем. Последний Тит держал под мышкой, и вперед торчал пышный, как петушиный хвост, гребень с плюмажем. – Вижу, твоя семья все-таки уговорила тебя.
– Боюсь, что да. – Тит отдал салют. – Перед тобой трибун славных римских легионов.
Сабина вздохнула.
– Я говорила твоему деду, что тебя скорее растерзают волки, нежели ты согласишься вступить в армию. На последнем обеде у отца…
– Видишь ли, другие члены семьи рассказали ему о том, сколь полезна армия для молодых людей. Между прочим, большинство из них сами не служили в легионах. Война сладка для тех, кто сам не воевал, как когда-то выразился Пиндар. – Тит хмуро оглядел свой наряд.
– Мой отец в твоем возрасте был трибуном, – утешила его Сабина. – Правда, он сказал, что уцелел лишь потому, что держал рот на замке, а сапоги сухими. И где же стоит твой легион?
– В Германии. Десятый «Фиделис», расквартирован в каком-то ужасном приграничном городишке, чье название, к сожалению, я никак не могу запомнить.
– В Германии, – повторила Сабина с легкой завистью. – И тебе туда не хочется? А вот я не отказалась бы посмотреть Германию.
– Зато ты видела Грецию.
– Ну, совсем чуть-чуть.
Сабине иногда снилась Греция: ее скалистые берега, лазурное море, ослепительно-яркое солнце. Они с Адрианом провели год в Афинах, где он занимал должность магистрата, и там было все, как он обещал. Сам город, словно белый драгоценный камень, цеплялся за высокий сухой утес. Загорелая и счастливая, Сабина бродила между прекрасных храмов. Адриан же охотился на знаменитых греческих вепрей с огромными клыками или же принимал участие в горячих философских дебатах с бородатыми мужами, на которых он сам походил в большей степени, нежели на своих собратьев, римских политиков.
– Ты настоящий грек, – подшучивала над мужем Сабина, и он лишь усмехался в ответ. Они намеревались съездить посмотреть Спарту, Коринф, Фессалию. Увы, вскоре пришло письмо от Плотины, в котором та сообщила об очередном Римском кризисе, который требовал немедленного участия ее дорого Публия, и это все решило.