– Вы здесь живете? – спросил Алешка. – У вас нормального дома, что ли, нет?
Максимыч помолчал немного, поставил на газовую плитку чайник.
– Я здесь не живу, – медленно проговорил. – Я здесь сторожу и охраняю.
– От кого? – Алешка сделал круглые глаза.
– От врагов, – спокойно объяснил Максимыч. – Садитесь к столу, попьем чайку, и я вам что-то расскажу...
Глава IV
«Аки журав»
В подвале было тихо. Изредка принималась нежно журчать вода в трубах, где-то в дальнем конце она мерно и звонко капала, будто терпеливо отсчитывала время. Потрескивали фитильки свечей, попахивало керосином от ламп. На каменных сводах колебались наши неузнаваемые тени. В темном углу послышался и стих непонятный шорох.
– Гимназистка? – шепнул Алешка. – Которая на веревке утопилась?
– Это Машка, – объяснил Максимыч. – Крыска местная. Мы с ней дружно живем. Сейчас она с вами освоится и ужинать придет. – Максимыч поставил на стол тарелку с мелкими самодельными сухариками и разлил по кружкам чай. И начал свой рассказ:
– Колдовать я начал еще в детстве...
– А кто вас научил? – сразу же перебил его Алешка.
– А никто не учил, сам научился... – Тут Максимыч на мгновенье призадумался и сказал: – А, наверное, Чайник меня научил.
– Чайник – это колдунская кличка такая? – опять врезался Алешка.
– Чайник – это Чайник, – веско сказал Максимыч. – Не перебивай.
– Я постараюсь, – пообещал Алешка.
– Край у нас вообще замечательный, – как-то мечтательно продолжил свой рассказ Максимыч. – Светлая речка, березовые рощи, а вдали за рекой сохранилась липовая роща. Там в стародавнее время лыко драли...
– За что? – подскочил Алешка.
– Что за что? – уставился на него Максимыч.
– За что этого Лыкова драли? За крепостное право?
Максимыч усмехнулся, покрутил головой, а тень его головы за его спиной вообще возмутилась, даже какая-то лохматая стала.
– Не «Лыков», а «лыко». Внутренний слой коры молодых липовых деревьев. Из лыка лапти плели.
– А... Знаю. В музее видел. Вы не отвлекайтесь, гражданин Максимыч.
– Он с отцом так же разговаривает? – повернулся ко мне гражданин Максимыч.
– Не. Батя у нас полковник милиции. От него влететь может.
– Я не полковник милиции, но от меня тоже влететь может. Береги уши.
Алешка схватил себя за ухо и немного подергал. И ничего бы в этом особенного не было, если бы не изумленный Алешкин взгляд. В этом взгляде было много чего: и безмерное удивление, и остренькое беспокойство, и дикий восторг. Максимыч хмыкнул.
– Ну вот, – продолжил он, – места у нас замечательные, полные всяких чудес и удивительных людей...
– Мы их видели, – не удержался я. – В музее. Даже полтора певца. – И непроизвольно подергал себя за ухо.
Максимыч словно не заметил этого. А мне стало ясно, что и Лешка, и я дергали себя за уши не по собственному желанию. Даже вопреки ему.
– Так вот, самое большое чудо – это небольшая гора...
– «В ней глубокая нора», – продолжил Алешка. – Знаем, проходили эту сказку.
– А ведь ты угадал. В этой горе – пещеры. В детстве это было самое наше любимое место. Мы излазили эти пещеры все до единой. Там было много интересного...
– Скелеты всякие, – кивнул Алешка. – Черепа беззубые. Черепки треснутые.
– Не было там никаких треснутых черепов и никаких беззубых черепков.
– А что было?
– А вот! – Максимыч достал из ящика стола здоровенный кинжал.
– Ни фига себе! – Это у нас у обоих вырвалось.
– Это еще что. – Максимыч был доволен эффектом, как пацан. – А вот это поинтереснее будет. – И он положил на стол какую-то хитрую железную загогулину. Один конец у нее был острый, а другой расщепленный – вроде двузубой вилки.
– Что за фишка? – Алешка повертел ее в руках. – Мясо, что ли, ею из супа выковыривать?
Тут я почувствовал какое-то движение по моей штанине. Скосил глаза и обомлел. По моей ноге не спеша взбиралась серенькая крыса. Я замер, а она деловито перебралась с меня на стол, подергала носиком и пошевелила усиками в мою сторону. Припала на лапки возле тарелки с сухариками. Обнюхала их, выбрала по вкусу, отнесла один на край стола и принялась ужинать.
– Признала вас, – одобрительно пробасил Максимыч. – Кушай, Машка, кушай.
– Можно ее погладить? – спросил Алешка.
– А когда ты ешь, тебе нравится, если по головке гладят?
– Ладно, я потом ее поглажу. А вы про вилку доскажите.
Максимыч начал объяснять издалека:
– Эти пещеры получились, потому что из горы в древности добывали белый камень для строительства городов. Там, в этих каменоломнях, работали наши древние липовчане.
– В темноте, что ли?
– А ты умный мальчик, – сказал Максимыч.
– А то! Этой штуковиной свет добывали, я сразу догадался.
– Ага, – усмехнулся Максимыч, – выковыривали из кастрюльки с супом. Но ты не очень ошибся. Вот этот острый конец вбивали в камень, а в расщепленный вставляли лучину. Понятно?
Ответить мы не успели. Ступени у входа загромыхали под чьими-то тяжелыми шагами, и в подвал ввалились двое крепких парней.
– Здорово, Макс! – прогремел тот парень, что поплечистей.
А тот, который пожиже, достал из-за спины дубинку и стал похлопывать ею по ладони.
– Ты чего застрял-то? Грузчики нужны? Давай-ка по-быстрому собирай шмотки и на выход – машина подана.
Мы с Алешкой не сразу врубились в ситуацию. Да и Максимыч как-то странно повел себя. Будто он тоже наивно не понимал, в чем дело. Даже глазами хлопал.
– Ну чо расселся? Чай пьешь? А большие люди ждут, когда ты здание освободишь. Скоко надо говорить?
– Чего говорить-то? – Максимыч развел руками в недоумении. – Я тут живу вообще-то.
– Ты вообще-то живешь, пока мы тебя терпим. По-хорошему. – Парень вдруг пнул ногой стол, на котором задребезжали кружки и выплеснулся из них недопитый чай. А второй парень зачем-то опрокинул стоящее на табуретке у дверей ведро с водой. – Давай, Макс, выкатывайся. У Геры из-за тебя изжога началась.
– Пошел вон! – вдруг вскочил Алешка. – Я щас отца позову!
– Заткнись, щеня! Зови хоть деда!
Тут Максимыч приподнялся и встал во весь свой большой рост и выпятил вперед свое большое пузо.
– Детей, – сказал он, – обижать нельзя. Это строго наказуется. Смотри сюда!
И, как ни странно, парень его послушался. И уставился на здоровенный старинный кинжал, который в лужице пролитого чая спокойно лежал на столе.