Сто девяносто девять ступеней. Квинтет "Кураж" - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Фейбер cтр.№ 41

Кэтрин, подавляя искушение забыть об окружающем и как обычно унестись мыслями куда-нибудь далеко, изо всех сил старалась помочь Пино найти нужное слово. Она представила себе, как пуля входит в человеческую плоть — в тело, отчаянно не желающее умирать.

— Эффект ужасный, — сказала она.

— Я его ненавижу, — прошипела Дагмар, когда Пино уехал.

— Возможно, все дело просто во взаимном недопонимании, — робко попытался вмешаться Роджер.

— Я его ненавижу, — повторила Дагмар, продолжая наматывать свои влажные от пота волосы на пальцы. — Недопонимание исключено.

— Ну что тут можно поделать! — вздохнул Роджер. — У него свой взгляд на это произведение, у нас свой…

Бен расхаживал по дому, как медведь, от окна к окну, открывая их одно за другим настежь. И только когда он открыл самое большое и самое близкое к коллегам окно, остальные участники квинтета поняли, в чем дело — весь дом нестерпимо разил пронзительными духами, явно созданными на основе полового секрета какого-нибудь редкого вида мускусной крысы.

Всю следующую неделю участники квинтета шлифовали «Partitum Mutante»: общая ненависть к ее создателю сплотила их. Почти весь день они пели, а ночью, напевшись, крепко спали. Даже Кэтрин страдала от бессонницы гораздо меньше обычного. Стоило только пронзительному, плачущему воплю неведомой лесной твари разбудить ее, как она быстро засыпала вновь.

В «Шато де Лют» у Кэтрин сложилось нечто вроде распорядка дня, который она, к своему немалому удивлению, исполняла неукоснительно, словно религиозный обряд. И вот Кэтрин, которая давно смирилась с тем, что обречена всегда и всех разочаровывать и которая забывала обо всех тщательно продуманных с вечера планах, пробудившись утром в обычном суицидальном оцепенении, каждый день рано вставала, варила кашу для Бена, отправлялась кататься на велосипеде с Дагмар, а затем распевалась, готовясь к репетиции. Разглядывая в душе свое нагое тело, окутанное паром, Кэтрин гадала, на самом ли деле она стала выглядеть моложе, или это ей просто кажется.

Роджер скрывал все свои чувства за толстой броней профессионализма — он всегда тяготел к такому поведению, когда до сдачи программы оставалось мало времени. Впрочем, это совсем не делало его непривлекательным — напротив, Кэтрин больше всего его любила именно таким. Он полностью сосредоточился на стоявшей перед ним задаче — в данном случае на этой проклятой партите — и изо всех сил пытался вникнуть в сложности, возникавшие у коллег, стараясь не тратить попусту их драгоценную энергию и не нервировать их по пустякам. Когда что-нибудь получалось не так, он уже не настаивал на том, чтобы проходить это место вновь и вновь, а относился к допущенной ошибке снисходительно. «Не будем попусту сотрясать воздух», — твердо заявлял он каждый раз, когда завязывались дискуссии. И только ночью, лежа в постели, он тщательно обдумывал все произошедшее за день, чтобы понять, как добиться на следующей репетиции лучших результатов. В это время Роджер настолько нравился Кэтрин, что она даже была готова заключить его в объятия. Если бы ей твердо гарантировали, что он так и останется лежать в задумчивости на спине и у него не появится никаких иных идей, она бы с радостью положила голову ему на плечо и стала бы гладить его нахмуренный лоб.

Кэтрин никак не могла понять, доволен ли Бен. Весь его вид излучал стабильность, но был ли он доволен? Каждый вечер ровно в одиннадцать он удалялся в свою маленькую комнатку и ложился на маленькую кровать, с трудом вмещавшую его грузное тело. Как ему удавалось примиряться с этим неудобством? Тосковал ли он по своей жене? Неужели, когда он принимает горизонтальное положение, вес его собственного тела не давит на него так, словно у него на плечах пристроился нежеланный гость, которого он никак не может сбросить?

До этих двух недель в Мартинекерке Кэтрин никогда не задумывалась над такими вещами. Каждый участник квинтета имел свою собственную личную жизнь, которая оставалась тайной за семью печатями для его коллег. И была ли она счастливой или несчастной, не имело никакого отношения к той цели, ради которой они собирались вместе — по крайней мере так всегда было раньше. Они собирались на рандеву в квартире Лэма на Тафнелл-Парк, словно пять любителей футбола, которые сходятся вместе для того, чтобы посмотреть матч по телевизору. Не сказав друг другу почти ни слова, они сразу же принимались петь, скажем, «Miserere» Жоскена Депре или какое-нибудь другое произведение, которое они собирались репетировать в этот день. Жена Бена почти не выходила с кухни, на которой, судя по запахам, постоянно готовилось невероятное количество какой-то восточной еды. За все годы, которые квинтет собирался на квартире у Бена, Кэтрин ни разу не удосужилась поинтересоваться, какой национальности супруга их баса. Она выглядела как вьетнамка, или что-нибудь в этом роде, и одевалась как представитель американской косметической фирмы. В перерывах между пением жена Бена подавала гостям кофе и кекс — к яблочно-коричному аромату которого неизменно примешивались чужеродные запахи креветок, куркумы, чеснока и соевого соуса. Вначале Кэтрин время от времени подмывало задать Бену парочку вопросов насчет его супруги, но прошло несколько лет, и она решила, что сейчас расспрашивать его на эту тему будет уже как-то неловко.

Джулиан оставался вообще полной загадкой, хотя можно было предположить, что он способен вызывать смешанные чувства не только у своих коллег, но и многих других людей. Однажды, когда квинтет репетировал дома у Лэма, какой-то пьяный мужчина, выкрикивая нечленораздельные ругательства, начал пинать стоявшую под окном машину Джулиана. Джулиан побелел, но не тронулся с места. Он молчал со стоическим видом, пока в вечернем воздухе не раздался характерный хруст разбитого ветрового стекла, после чего все стихло. Но и в этом случае никто из участников квинтета не стал задавать Джулиану вопросов. Жизнь Джулиана за пределами коллектива была его личным делом. Значение имело только то, что он легко мог перепеть любого тенора в Англии.

Даже на странности Кэтрин никто старался не обращать внимания, до тех пор пока они не мешали качеству исполнения. В прошлом году она даже явилась на репетицию с перебинтованными запястьями, но все сделали вид, что ровным счетом ничего не замечают. А вот если она всего лишь задерживалась слишком долго перед посадкой в самолет в туалете аэропорта, когда квинтет вылетал на гастроли, по громкоговорящей связи немедленно передавали предупреждение для миссис Кураж.

Что касается Дагмар, которая появилась в составе относительно недавно, то она примкнула к квинтету в основном потому, что, работая в нем, она была избавлена от тех многочисленных конфликтов, которые неизменно возникали у нее там, где ей доводилось работать раньше. Покинув дрезденскую «Стаатсопер» с хлопком двери, поскольку директор заявил ей, что она слишком аморальна для оперной певицы (и это притом, что ее последней ролью в этом театре была проститутка Лулу из оперы Берга), она сперва относилась к этой компании улыбчивых англичан с некоторой настороженностью, но потом оказалось, что это именно то, что ей было необходимо. Они не обращали никакого внимания на ее бурные любовные приключения и даже ее внебрачная беременность не произвела на них особенного впечатления. Пока Дагмар вовремя появлялась на репетиции и концерты, она могла творить все, что ей заблагорассудится. За все девять месяцев, пока она ходила с животом, она не пропустила ни одной репетиции: родила же во время удачно подвернувшегося перерыва между исполнением «Aventures» Лигети в Базеле и циклом рождественских концертов «Песнопения церковные и светские» в Хаддерсфильде. Со стороны Роджера Куража необычно эмоциональным поступком выглядело уже то, что он послал ей поздравительную открытку, забыв, впрочем, поинтересоваться полом ребенка или его именем.