В конце проулка замаячили фигуры на велосипедах — Кристина, Олька и Витёк, неразлучная троица.
Башня гудела словно колокол: «Дон-н-н!» «Бом-м-м!» — откликалась Лёшина труба.
Велосипеды уже лежали на обочине, а троица танцевала, задрав к небу головы, кружась с раскинутыми руками.
Бом — м! Дон-н! Ла-ди-да-ди-дон-н!
Цы… цы-цы! Дзын-н-н!..
Бам-м! Дан-н! Ла-ди-да-ди-дан-н!
Дын… ды-дын, ды-дын!
— ЧТО ЗА БЕЗОБРАЗНЫЙ ГВАЛТ?!
Все обернулись. На горизонте возникла грозовая туча, блеснула молния…
Нет, это тёмно-серая гимнастёрка заслонила солнце, а над ней поблескивали очки. Дмитрий Палыч!..
Троица в конце проулка мигом испарилась, Богдана с Артёмом как не бывало. Следом удрали Ваня и Максим, за ними Лёша. Соня с Сеней задержались из-за Ника. Он как раз отыскал в траве палочку и преспокойно поднялся на ноги, с ксилофоном под мышкой. А Дмитрий Палыч принялся их распекать:
— Чтоб вести себя как дикари! Непорядок! Кто нарушает порядки, тот…
— А какие у вас тут порядки? — полюбопытствовал Ник.
Дмитрий Палыч на миг онемел (никто, даже председатель садового товарищества тётя Нина, не смеет его перебивать), с шумом втянул воздух и загромыхал:
— Нарушать общественную тишину!!! — так, что Соня с Сеней чуть не оглохли. — Баловаться с инструментами! Это…
— Это, — снова прервал его Ник, — никуда не годится. Ну и порядочки! Их надо срочно менять. — Он с готовностью поднял пилку. — Где они, эти дикари? Мы устроим такой концерт, что они навсегда забудут… — Дмитрий Палыч хотел вырвать у него пилку, но Ник быстрым движением спрятал её за спину: — Э, нет! Чур, теперь я буду играть на пиле!
— ИГРАТЬ?! Пилами! Острые! Молоток! Не игрушки! — Дмитрий Палыч понял, что получается нескладно, и перешёл на команды: — Убрать! Собрать! Кру-угом!
Сеня торопливо подбирал инструменты. Соня пыталась оттащить Ника, а тот услужливо подсовывал Дмитрию Палычу ксилофон:
— Может, хоть на этом сыграем?
— Не время! — гремел Дмитрий Палыч. — Всему своё время!
— Один мой знакомый, — подхватил Ник, — тоже так говорил. Он ужасно любил делать всё вовремя и поселился в часах. И стал кукушкой! Теперь всё время кукует. А ведь собирался стать, — Ник согнул руки в локтях и атлетически сжал кулаки, — философом!
— Ку_ку…ку-ку… ку-курицу яйца не учат! Ку-ка-ла… ку-ка-ре… кулаками не машут!
Сеня, не дожидаясь, пока Дмитрий Палыч докукует, а то и, чего доброго, закукарекает, бросился бежать с охапкой инструментов. Соня подцепила пустой рюкзак и потащила за рукав Ника…
Они домчались до поворота, завернули на свою улицу. Ник бросил: «Пока!» — и поспешил вперёд. А Соня с Сеней поплелись шагом, с трудом переводя дух.
…Только они закрыли за собой дверь, как она снова открылась, чтобы впустить на террасу тётю Лену и дядю Костю. Тётя Лена по привычке отвернула кран…
Кран молчал. Даже не спел своё «уы», не свистнул для приличия. Тётя Лена вздохнула, подхватила ведро и пошла к колодцу.
А кран икнул, дёрнулся раз, другой… И из него потоком хлынула вода.
Глава шестая. Грязелечение
Вообще-то, тётя Лена довольно добрая, если её не злить. Но со странностями. Вкусы у неё странные. Про всё самое вкусное — фанту, чипсы, сникерсы — говорит, что оно гадкое. И рекламирует действительную гадость, вроде варёной цветной капусты или молочного супа с пенками. Главное убеждение её жизни состоит в том, что жареное — отрава, а сахар — яд. Исключение в тёти-Ленином варёном меню — блинчики, которые она печёт раз в месяц. Без них жизнь была бы совсем несладкой. И пресной, потому что соль — тоже яд. Но сегодня тёти-Ленины диетические принципы куда-то подевались, будто их смыло водопроводной водой, которая лилась из крана широким потоком — не сравнить с прежней хилой струйкой. На завтрак тётя Лена приготовила чизбургеры с солёными огурцами и всё время повторяла: «Настоящий праздник!» И без устали прославляла чудо-мастера, который в два счёта исправил насос. Всем дачникам якобы было известно, что вчера после обеда он приезжал сюда на «газике». Дескать, низкий ему поклон за то, что не заставил ждать полжизни. Соня с Сеней не стали уточнять, что одним поклоном тут не отделаешься, потому что чудо-мастеров было больше десятка. Она бы наверняка не поверила. Да и дядя Костя насупился бы, ведь он не выносит, когда прикасаются к его вещам. У него свой бзик — аккуратность. Инструменты должны лежать на полочке в строгом порядке, ботинки — быть начищенными до блеска, а брюки — безупречно отутюженными.
Однако и на дядю Костю странным образом подействовал починившийся водопровод. А может быть, Клим, примиривший его с пропажей велосипеда. К завтраку дядя Костя явился в легкомысленной кепочке: маленькой, но с козырьком невероятной длины. Тогда и Соня решила надеть новые босоножки, которые папа подарил ей перед отъездом. Снизу тонкая серебряная платформа, сверху матерчатые перепонки в виде тонких косичек. Вот встретят её Кристина с Олькой — обзавидуются! Соня заплела себе два десятка мелких косичек, как у африканки, чтоб причёска была под стать босоножкам. И решила беречь их от малейшей грязи. Очень хотелось кого-нибудь ими поразить.
Правда, пока Соня с Сеней шли по улице, они никого не встретили, кроме старика Скрипкина с мешком стружки, бабушки Дудкиной с коляской, на которой она везла газовый баллон, и Платоновых с их собаками. А вся эта публика, особенно собаки, ничего не смыслит в таких вещах, как босоножки на серебряной платформе.
На третьих дачах, напротив засохшей липы, валялись лопухи, жёлтые цветки на длинных стеблях, плети бело-розовых вьюнов — пьяница Сомкин прополол свою водопроводную трубу. А из леса навстречу Соне с Сеней пулей вылетел Ник, точно их поджидал. От неожиданности Соня отпрянула и оступилась в канавку у сомкинского забора.
— Ай, мои босоножки!.. — Соня как ошпаренная выскочила из канавки. Вместо косичек и серебряной платформы на ногах красовались чёрные галоши.
— Здорово вляпалась, — сообщил Сеня.
— Здорово! — подхватил Ник. — До чего ж чёрная грязь, а? Наверняка она какая-нибудь необыкновенная. Про грязелечебницы слыхали? Могу спорить, что она лечебная! — И он подцепил пригоршню грязи.
— Ну и кого ты этой грязью собираешься лечить? — спросил Сеня.
Ник огляделся. И увидел засохшую липу.