В голове его была только одна мысль. Мысль о барже, о теплых комнатах. Он старался не думать о холодной воде, тянущей его вниз.
— Помогите! — завопил он, поняв, что плыть уже не может. — Рисса! Помоги! Помоги!
Но ее силуэт оставался неподвижным. Она смотрела на усыпанное звездами небо.
Голова Барни бессильно опустилась под воду. Он заставил себя вынырнуть.
— Рисса! Кто-нибудь! Помогите!
Она пошевелилась.
Он ясно это увидел.
Встала и посмотрела на реку.
— Рисса!
К его ужасу, она снова уселась. Но тут он увидел, что она опустила трубу телескопа и стала всматриваться в воду.
Барни неистово замолотил всеми лапами по воде, изо всех сил вытягивая шею, чтобы стать заметнее.
Рисса отложила телескоп и ушла внутрь. У Барни упало сердце: она его не заметила. Но Рисса тут же вернулась, ведя за собой бородатого мужчину. Ее папу. Прошла, казалось, целая вечность, пока он подошел к телескопу и посмотрел в него.
Барни издал крик.
На этот раз он даже не стал облекать его в слова. Все равно никто их не поймет!
Он просто испустил самый пронзительный вопль, на который только был способен. Вопль этот отнял у него последние силы. Он вложил в него все отчаяние, жившее в нем с тех пор, как развелись его родители.
Они его услышали. И увидели. Папа Риссы поднялся и, не долго думая, прыгнул в воду и поплыл.
«Держись, — сказал себе Барни. — Еще немного. Главное, держись… Держись… Держись…»
Баржа
«…Держись».
Он удержался.
Он смог.
Папа Риссы доплыл до него и схватил под живот как раз тогда, когда Барни уже готов был сдаться.
— Ну, теперь все хорошо, малыш, — сказал мистер Фейриветер. Он тяжело дышал, удерживая Барни над водой в одной руке, а другой гребя к барже.
Добравшись до места, он сразу же внес Барни внутрь. В теплой, длинной и узкой комнате им занялись Рисса с мамой, пока мистер Фейриветер пошел принимать ванну.
Барни уже видел раньше родителей Риссы, и они всегда ему нравились. Но все-таки, если честно, они были изрядными чудаками!
Для начала, они жили на барже. И они не просто не смотрели телевизор — у них его не было! И они могли часами разговаривать про звезды. У них вроде был компьютер, но Барни никогда его не видел. Телефон у них тоже был, но выглядел он так, словно его купили году эдак в 1973-м. Папа Риссы носил бесформенные дырявые свитера длиной примерно до колена и готовил вегетарианскую еду, добавляя туда какие-то странные вещи вроде семян квиноя или булгара.
Он был плотником, а мама Риссы — художницей. Она рисовала цветы и растения, и ее картины висели по всему дому. У нее были очень длинные волосы и румяные щеки, а одевалась она всегда в грубые рабочие штаны из хлопка. И она вечно находилась в восторженном и радостном настроении.
Звали их Роберт и Сара — единственное, что было в них обычного.
Но теперь Барни окончательно убедился, что они самые лучшие люди на свете.
Пока Рисса вытирала Барни пушистым полотенцем, ее мама подкладывала ему кусочки сыра, вкуснее которого он в жизни не ел.
— Это корнуэльский сыр, йарг, — сказала она, и голос ее был теплым, как стоявшая в углу печка. — Самый вкусный сыр в мире. Правда, я родом из Корнуэлла, так что могу быть необъективной.
Она сунула ему еще один кусочек.
— Бедняжка, — сказала она. — Какой же ты голодный!
Рисса почесала его за ушком.
— Это тот самый кот, я тебе про него говорила… Тот, которого мисс Хлыстер заперла в ящике. И за которым потом гнались уличные кошки.
Мама слегка нахмурилась. Она души не чаяла в Риссе, но то, что она сегодня рассказала ей с Робертом, было уже слишком.
— Милая, но это странно. Ты уверена, что это тот же кот?
— Ага. То же белое пятно. И глаза такие же.
Рисса рассматривала его.
— Рисса, — мяукнул Барни.
— Какой-то ты чудной, — протянула она, так нежно поглаживая его за ухом, что он немного смутился. — Мне правда кажется, что я тебя знаю уже сто лет.
— Так и есть!
Она все смотрела на него, а потом встряхнула головой, словно выбрасывая глупую неправдоподобную мысль.
— Как ты думаешь, что с ним случилось? — спросила Рисса. — Может, те кошки загнали его в воду? Или, может быть, это мисс Хлыстер?
— Ну, не волнуйся так. Мы уже позвонили в службу помощи животным. Я уверена, что они разберутся с этой женщиной.
Рисса подумала, не рассказать ли ей, как она ходила в кошачий приют, но не стала. Мама, конечно, скажет, что нужно срочно сообщить об этом маме Барни, но у миссис Ив на сегодня и так достаточно переживаний.
Она вздохнула.
— Все эти штуки с кошками, и то, как Барни сегодня убежал… Безумный день!
— Я не убегал. Это был не я.
Барни видел, что Рисса грустит, и подсунул голову ей под ладонь, чтобы хоть немного ее развеселить.
— Тебе нравится Барни, да? — спросила мама, лукаво блестя глазами.
— Ну да, кажется, нравится. — От этих слов Барни снова смутился и с благодарностью подумал про свой мех, под которым не видно было, как вспыхнули его щеки.
Голос Риссы изменился.
— Но Барни… он иногда бывает просто невыносимым. Вот сегодня, например! Утром он был сам на себя не похож, убежал куда-то… Я думала, он никогда не вернется! А в конце уроков он как ни в чем не бывало явился в школу. И не потрудился мне позвонить, хотя меня не было полдня. Мне даже пришлось звонить его маме! Что это все значит?
— Не знаю, солнышко, — сказала мама под бормотание воды, плещущейся о край баржи. — Но я уверена, что всему этому есть какое-то объяснение. Он хороший мальчик, это видно.
Барни видел, как все эти разрозненные факты копятся в голове у Риссы, словно детали конструктора Лего. Если бы только она могла собрать их и увидеть правду!
Морковный пирог
После сыра Фейриветеры поставили перед Барни миску с домашним морковным пирогом, нарезанным на мелкие кусочки.
Потом его уложили на теплый плед.
— Ой, смотрите, — встревоженно сказала мама Риссы. — Он весь в царапинах.
— Мам, — спросила Рисса. — Можно он останется у нас?
— Конечно, можно. Если он сам захочет. Ведь можно, Роберт?