Я и не знала, что летом и когда жарко, чай, оказывается, принято пить со льдом. Через трубочку.
— Я рада, что вы подружились, — говорит Динина мама.
Она вся одета в белое, а волосы — тоже очень белые — заплетены в какую-то сложную косу и украшены живыми цветами. Динина мама похожа на невесту — такую идеальную, из каталога. Только груди, кажется, ненастоящие (хотя в этом я не очень разбираюсь). На ноге у неё татуировка в виде иероглифа — сбоку, на щиколотке. Прикольная!
Я тоже себе хотела сделать тату, но мама… Она говорит, что татуировки украшают только уголовников. Вернее, так: только уголовники украшают себя татуировками.
— Мы немного знакомы с твоим папой. Не знала, что у него такая взрослая дочь.
— Они с мамой недавно из Америки вернулись, — говорит Дина.
— Да? — рассеянно переспрашивает Динина мама. — А чем у тебя мама занимается?
— Она учительница, — не подумав, выпаливаю я.
Брови Дининой мамы — они у неё нарисованные, вернее, тоже вытатуированные, — ползут вверх.
— То есть, это она раньше работала, ещё давно, — поправляюсь я. — А теперь дома сидит. Она домохозяйка.
— Понимаю, — печально кивает Динина мама. — Я тоже дома сижу.
— У мамы раньше кофейни были, — опять встревает Дина. — Но папа говорит, от них сплошные убытки.
— Много он понимает, твой папа! — фыркает Динина мама. — Валя, попробуй чизкейк — я сама пекла. С маскарпоне и лаймом.
— У меня мама, знаешь, какая кулинарка крутая? У неё даже блог в ЖЖ есть — по выпечке. Она уже тысячник, представляешь!
— Кто? — не понимаю я.
— Ну тысячник! — повторяет Дина. — У тебя жежешечка есть?
— Нет, а что это?
— Ну ты шутница! — смеётся Дина. — Ты, кстати, почему меня в друзья ещё не добавила? А то я тебя найти не могу.
— У меня нет компьютера.
Дина и её мама смотрят на меня так, как будто на носу у меня вдруг выросли мухоморы.
— Пока нет, — добавляю я. — Просто родители говорят, что от компьютера больше вреда, чем пользы.
— И правильно, между прочим, говорят, — охотно поддакивает Динина мама. — Динка все вечера в Интернете сидит. Лучше бы с живыми людьми пошла пообщалась. Скоро нормально говорить разучишься, без этих ваших смайликов.
— А сама-то? — поджимает губы Дина. — Ладно, Валечка, пошли — я тебе свою комнату покажу.
— Спасибо, очень вкусный чизкейк, — я встаю из-за стола.
— Пожалуйста, — улыбается Динина мама. — Скажи спасибо матери!
— Спасибо матери! — повторяет Дина, и мы идём в дом.
* * *
Как-то раз бабушка подарила мне картонный набор. В нём были две куклы — девочка и мальчик — и набор одежды из разноцветной бумаги. Бабушка аккуратно вырезала их маникюрными ножницами, и с тех пор Лариска — так я назвала свою куклу — стала моей любимой игрушкой.
Мальчик скоро куда-то пропал, а Лариска жила у меня долго — с оторванной и приклеенной заново рукой и подрисованным носом. Я любила Лариску больше всех новых игрушек, которые периодически привозил из командировок папа. А когда она умерла — мама постирала её вместе с моим комбинезоном — мы с Лизой устроили ей настоящие похороны. С траурной музыкой и венками из одуванчиков. Мы засунули Лариску, вернее то, что от неё осталось, в бутылёк от бабушкиных таблеток и похоронили её в горшке с фикусом. Помню, как Лиза пела тихим и печальным голосом — что-то про Лариску, жалостливое. И мне казалось, что это хоронят меня. Или не меня, а какою-нибудь очень близкого мне человека.
— Смотри, это мне папа из Канады привёз! — Дина суёт мне в руки розового медведя. У него разукрашена вся морда, а одет он почему-то в купальник.
— «Build a Bear», have you heard of that
[6]?
Я качаю головой. К всяческим медведям я давно уже равнодушна.
— Ну ты и тормоз, — говорит Дина и включает ноутбук. Он у неё тоже розовый, как и всё в Дининой комнате, в её розово-розовой вселенной.
Пока компьютер грузится, я осматриваюсь. По стенам висят постеры с Бейонсе и Тайрой Бэнкс. Дина фанатеет от «Топ-моделей», сама в школу моды ходит. А вон — на полке — целая коллекция кукол «Винкс»! И к ним ещё дом в виде музыкальной шкатулки.
— Вот смотри, — Дина открывает сайт со своими медведями, там всё по-английски. — Выбираешь любого и потом сам его раскрашиваешь, внутренности ему наполняешь, одеваешь, причёсываешь, как хочешь. Скажи, круто? Можно свой голос записать или из готовых выбрать и в рот ему вставить — там микрочип. И ещё к мишке в подарок домишку дают — сумку такую, чтобы носить было удобно. Его и в поездки можно с собой брать… Давай тебе такого закажем, вот этого — голубого, тут онлайн можно. Давай? Эй, ты где вообще?
— Да, прикольно, — говорю я, а сама смотрю на полку с куклами. Кажется, я тоже впадаю в детство. Вон она — моя любимая Рокси — с лиловыми крыльями. Я о такой с пяти лет мечтала, но у нас было не достать.
Дина замечает мой взгляд.
— Нравится?
— Угу.
— Забирай!
— Не надо, спасибо, — смущаюсь я.
— Да мне папик сколько хочешь ещё купит! Бери, пока дают!
— Мне самой папа купит, — вдруг резко говорю я.
— Ну и ладно, — фыркает Дина и тут же спохватывается: — Вообще-то, я уже выросла из игрушек! Это так — остатки былой роскоши, отец возит по привычке. Всё думает, что я маленькая. Давно хочу выкинуть, да руки никак не доходят. Или лучше в детский дом отдать — мы всё время так с мамой делаем: старые шмотки, всякие беспонтовые вещи — всё туда, — Дина замолкает.
— Вы молодцы, — говорю я. — Людям помогаете.
— Угу. А он у тебя сексимэн, твой папа. Брутальный такой. На одного актёра похож, забыла, как зовут. Он в последних Джеймсах Бондах снимался. Гуляет, поди, от матери?
— Кто? Папа? Нет…
— А мой от нас гуляет, — Дина с силой захлопывает крышку нотика. — Думаешь, почему у меня мать такая?
— Какая?
— Ну, вся на нервах. Она на таблетках сидит третий год. Достала уже всех, если честно. На прислугу орёт, на меня орёт… Депрессия у неё, видите ли!
— Да? — удивляюсь я. — А мне она показалась такой… цветущей…
— А ей по-другому нельзя. На фига она папе не цветущая-то? Он же сразу её бросит. Разведётся, и куда мы потом?
Мне вдруг становится ужасно жалко Динину маму — в этом её белом невестином платье. И Дину тоже. Так жалко, что я говорю:
— У моего папы тоже любовница. Но мама терпит. А то куда мы потом?
Ведь когда человеку рассказываешь про себя что-то плохое, ему становится немного легче.