— Я не верю вам! Я никому не верю! — опять выкрикнула Катя, повернувшись к нему лицом. — Это вы сначала так говорите, а потом уходите к другим женщинам! А те, которых вы бросаете, не хотят жить! И вообще, вы что, не слышите? Я же прошу: немедленно откройте мне дверь!
— И куда же ты пойдешь?
— А вот это — не ваше дело!
— Катя! Ты вся в крови. Лицо разбито. Тебя заберут в милицию и все равно отправят домой. Так не лучше ли…
— Что «не лучше»?
— Не лучше ли без милиции? Давай доедем до вашего подъезда, и мы… поговорим… все втроем.
— С кем это… втроем? — испугалась Катя, почему-то представив, что придется говорить с Русланом.
— Ты, я и твоя мама.
— Еще чего! Не хочу я с вами разговаривать! А вы… Вы же куда-то ехали! Ну и поезжайте себе… А меня выпустите! Немедленно! А то я буду кричать! — расхрабрилась Катя. Она выглянула в окно, но в черно-белом, занесенном снегом дворе по-прежнему никого не было. В такую погоду на улицу выходят только такие неприкаянные, как она, злобные бандиты и… Шмаевские…
— Катя! — укоризненно произнес Иван Сергеевич. — Во-первых, туда, куда ехал, я уже безнадежно опоздал, а во-вторых, я не знаю, как убедить тебя, что не собираюсь обманывать Наталью Николаевну. Я люблю ее и… даже сделал ей предложение!
— Предложение? — удивилась Катя и на всякий случай решила уточнить: — Какое?
— Руки и сердца, — смущенно отозвался отец Руслана. — То есть, проще говоря, я предложил ей выйти за меня замуж.
Катя сжалась в напряженный комок и еле выговорила:
— А что она?
— А она сказала, что без твоего согласия не может. Такие вот дела… Поэтому, раз уж все так совпало, то я прошу у тебя руки твоей матери!
Катя совсем растерялась. На такое его предложение она как-то не рассчитывала. Она почему-то думала, что мать со Шмаевским просто будут встречаться и ездить на его машине развлекаться, к примеру, в новомодные клубы и рестораны.
— А если я не соглашусь?! — не очень уверенно спросила она.
— Мне кажется, ты сделаешь ее несчастной.
— То есть вы хотите сказать, что…
— Я хочу сказать, что твоя мама тоже… любит меня…
— То есть вы хотите пожениться? — растеряв всю свою воинственность, спросила Катя.
— Да.
— А как же мы?
— Кто?
— Ну… я и… ваш сын…
— Руслан-то? Знаешь, он… как-то спокойнее к этому относится. Я, правда, ему еще не говорил о том, что мы хотим пожениться. Понимаешь, мы с твоей мамой вчера собирались сказать об этом вам обоим, но вы куда-то внезапно исчезли…
— И Руслан исчез?
— Ну не совсем, конечно. Он, разумеется, вечером пришел домой. Но все уже было как-то смято, испорчено. Наталья Николаевна, когда обнаружила, что тебя нет с ней рядом, очень расстроилась и прямо из школы сразу ушла домой. Я посчитал не вправе говорить с сыном об этом без вас.
Катя задумалась. Он хочет жениться на ее матери. Ну и что? Штамп в паспорте вовсе не является гарантией того, что потом не найдется еще какая-нибудь тетя Лариса, которая… С другой стороны, мать Руслана умерла уже пять лет назад, если не больше. Иван Сергеевич сто раз мог жениться, но почему-то не женился ни на одной из этих Ларис. Может быть, перефразируя Пушкина, вся жизнь ее (то есть матери) была залогом свиданья верного со Шмаевским? Может, у нее на роду было написано, чтобы муж ушел к другой женщине и оставил ее свободной для этого человека. Но тогда получается, что и мать Руслана умерла, чтобы… Нет, ерунда… Так не может быть…
— И все-таки: как же мы с Русланом? — спросила Катя.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы что, будем вместе жить?
— Не означает ли твой вопрос, что ты готова позволить нам пожениться? — с легкой усмешкой ответно спросил ее Иван Сергеевич.
— На самом-то деле вам вовсе не нужно мое позволение. Это вы так… играете со мной, — горько ответила Катя.
— И опять ты ошибаешься. Дело вовсе не во мне. Твоя мать никогда не сделает ничего против твоего желания. Это я уже понял. Так что, Катя, как ни пафосно это звучит, но наше с Натальей Николаевной счастье в твоих руках.
— Я подумаю над этим, — задумчиво произнесла она. — Отвезите меня домой… или… я могу и сама… тут недалеко…
Катя опять выглянула в окно машины и тут же поняла, что после всего сегодня случившегося ни за что не сможет пересечь свой двор одна, по крайней мере сейчас. Шмаевский очень хорошо понял ее тревогу и сказал:
— Я довезу, только ты все-таки умойся сначала. Вот тут тряпка. Она мятая, но чистая. Я собирался протереть приборную панель.
— Боже мой, Катя? Что с тобой? — ахнула Наталья Николаевна, когда дочь переступила порог квартиры.
— Упала, — ответила Катя и отвела глаза.
— Как можно таким образом упасть? — бросилась к ней Наталья Николаевна и принялась профессиональными материнскими приемами ощупывать тело дочери: все ли цело. — Что случилось?
— Честное слово, я упала. На улице ветер, снег слепит. Я поскользнулась и влетела лицом прямо в угол дома. Пыталась вот снегом отмыться… Только грязь развела…
— Ты обманываешь меня, — прошептала Наталья Николаевна, привалилась к стене, и по щеке ее поползли слезы.
Катя, привалившись к другой стене, предложила:
— А давай я уеду к бабушке в Новгород?
— Зачем? — испугалась Наталья Николаевна и сразу перестала плакать.
— Чтобы не мешать вашему счастью с Иваном Сергеевичем, — ответила Катя и посмотрела на нее исподлобья. От того, что мать сейчас скажет, будет зависеть вся дальнейшая их жизнь.
— Да ты что, Катька! Разве может быть у меня счастье без тебя? — к радости дочери, ужаснулась Наталья Николаевна.
Глава 10. «Я жду тебя…»
В понедельник Катя в школу не пошла. В воскресенье у нее здорово раздуло губу, а по всему лицу расползлись сине-лиловые синяки. Мать пыталась лечить ее какими-то травяными примочками и присыпками, но они способствовали всего лишь изменению цвета новых украшений дочери на веселенький — зеленовато-радужный. Конечно, в конце концов Кате пришлось признаться и про несданные двести рублей, и про бандита из подворотни, и даже поведать кое-что из разговора со Шмаевским.
— Он прав, Катя, — со вздохом сказала Наталья Николаевна, когда несколько пришла в себя после рассказа о нападении на дочь. — Я не выйду за него замуж, если ты будешь против.
— Почему?
— Я не хочу ломать тебе жизнь.
Катя с благодарностью посмотрела на мать и задала вопрос, ответ на который был для нее тоже очень важен.
— А себе?