— Ой, папа! Мама же говорила, что не будет есть этот сыр, потому что…
Папа поднимает голову. В его глазах мелькает… Что? Я не понимаю, но и не думаю. Подхожу к нему близко-близко, прижимаюсь носом к носу и быстро-быстро качаю головой из стороны в сторону. Папины тёмные глаза сливаются в большую движущуюся точку. Детсадовский ещё фокус.
— Называется…
— Пьяная муха? — слабо улыбается папа.
Слова не даются мне, но я заставляю, выталкиваю их.
— Папа, мы скоро выйдем! Потерпи! Пожалуйста! Я знаю, что тебе тяжело.
Папа смотрит с недоверием.
— Правда, знаю!
В тёмных папиных глазах снова что-то мелькает, но теперь я понимаю что — в них отражается мой Жучок, в котором загорелся зелёный огонёк. Я снимаю его с плеча и кладу на папину ладонь.
— Что это? — спрашивает папа.
— Он тебя не видит, — говорю я Жучку.
— Потому что он сейчас думает о маме, — объясняет Жучок, снова перебираясь на моё плечо.
— Не волнуйся насчёт мамы, — говорю я папе, — я за ней приглядываю. А ты ей вместо сыра лучше каких-нибудь шоколадок привези. Ей сладкое нравится в последнее время. И открытку, обязательно. Лучше с зайцем. И ещё, у тебя на работе нет начальницы, которой нужно на день рождения что-нибудь связать?
Три урока Игоря Марковича
— Готова, Натали?
— Нет. Хочу почистить зубы.
— Да подожди ты со своими зубами! Игорь Маркович, у нас всё как намечено? Таше колют снотворное, она со мной засыпает, а потом её перевозят в операционную?
— Да, конечно. Всё как намечено.
— Хоть бы ВСЁ как намечено прошло, а?
— Прекратите, Ирина! Врачи — народ суеверный. Давайте решать проблемы по мере возникновения.
— А как вам кажется, Игорь Маркович, получится у вас эндоскопия? Как бы хотелось избавиться от шунта!
— Ирина, мы будем использовать любую возможность, чтобы избавиться от шунта. Но решать проблемы будем по мере поступления. Что у нас сейчас?
— Почистить зубы!
— Знаешь, Натали, в пять месяцев ты не была такой капризной. Зубы почистить не требовала.
— Конечно! У меня же их не было!
— Игорь Маркович! А она точно заснёт при мне? Когда мы оперировали глаза, она не заснула, и…
— Ирина! Как можно быть уверенным? Снотворное всегда по-разному действует. Всё, ушёл готовиться к операции. И вы готовьтесь.
— Да что я могу сделать?
— Быть с Натали.
— Мам! Ну, мам!
— Что? Извини.
— А почему он меня Натали называет?
— Потому что относится к тебе по-особенному. Ты для него особый случай. Попала к нему с такой травмой, что…
— Ты, что, реветь вздумала?!
— Нет.
— Мам, а ты его не любишь?
— Кого?!
— Игоря Марковича.
— Почему?
— Ну, он всё время тебе отказывает. «Не могу сказать», «трудно что-то пообещать»… Как будто правду скрывает.
— Таша, я на него молюсь.
— Да ладно! Ты не умеешь молиться!
— Все умеют.
— Никогда не видела, чтобы ты молилась.
— Потому что в это время ты… тебя…
— Ну вот, опять ревешь. Потому что, пока ты молишься, меня оперируют? Просто кивни. Ясно. А что ты просишь у Бога? Чтобы всё хорошо закончилось? Или чтобы поскорее выписаться и голову под нормальным душем помыть?
— Нет. Чтобы не стало хуже.
— Как это? И вообще, они помогают, молитвы эти? Хоть раз мне стало лучше?
— Стало не хуже. Рассказать? Странная история была. Про анализ.
— Сколько мне было?
— Как раз пять месяцев. Тебе тогда шунтик поставили, и ты прямо вся сияла от радости. Сразу было понятно — на мозг ничего не давит. Нас уже из интенсивки в общую перевели, и вдруг Игорь Маркович прибегает.
— Прямо — прибегает?
— Да. Руки дрожат, в них — бумажка. Но мне не даёт. Подходит к тебе и шепчет: «Она гулит?». Я говорю: «Сейчас — нет. Но только что гулила». «Это невозможно, — говорит Игорь Маркович, — если у неё в голове…» И в бумажку смотрит. «Что-то с анализом?» — испугалась я. Он погладил тебя по руке и говорит: «Какие у вас ослики Иа-Иа на одеялке замечательные нарисованы!». Мне совсем плохо стало. Что, говорю, там в анализе? Понимаете, говорит, такое может быть, если мы, когда пункцию брали, попали в гнойный карман. Но у Натали нет гнойных карманов в голове. А может, говорю, в лаборатории напортачили? Может, говорит. Хотя, говорит, нет, такого не бывает.
— А почему тогда плохой анализ?
— Не знаю. И Игорь Маркович не знал.
— И что делать решил? Новую пункцию?
— С каждой новой пункцией могут занести в мозг инфекцию. Решили подождать. «Лучший анализ, — сказал Игорь Маркович, — её настроение». А когда он ушёл, я начала молиться. Я просила Бога только о том, чтобы не стало хуже. И через несколько дней нас выписали.
— С плохим анализом?!
— С отличным анализом, если иметь в виду твоё настроение. Ты при выписке обмусолила Игорю Марковичу весь стетоскоп. Так что Игорь Маркович научил меня смотреть на человека, а не на бумажки. Это здорово помогло потом, когда мне бестолковые врачи попадались и предлагали тебя лечить от всего на свете только потому, что у тебя такой диагноз в карте написан.
— Так, девочки, комарики прилетели.
— Тося! Я же сто раз просила: не надо про комариков!
— Прости, Ташуня, переворачивайся, снотворное кольнём.
— Комарик! Вы меня, Тося, своим комариком к кровати, как бабочку, пришпилите. И придётся меня на операцию вместе с кроватью тащить. Мам, ты чего?
— Ох, прости. Я… Не могу смотреть.
— А вы, мама, и не смотрите!
— Тось, не получается.
— Ай, мам!
— Что, больно?!
— Да нет, ты моего Жучка чуть не раздавила!
— Где он?
— Да вон! За тобой, на спинке стула! Подвинься. Вот так лучше!
— Всё, девоньки, готово.
— Как быстро! Таша, а где Жучок-то?
— Уполз. Комарика Тосиного испугался. Спать совсем не хочется.