Мы переехали в мае девяносто третьего года, а Валерка с женой и ребенком – в конце ноября. Помню, я был в ограде, тюкал колуном оставшиеся чурки – сучковатые, кривые, нераскалывающиеся. Но азарт увлекал бить и бить по ним, искать слабинку, сделать тонкую трещинку, которую потом можно расширить, и в конце концов услышать скрип разрывающихся древесных волокон. После этого так приятно было присесть на другую, пока еще целую, закурить. И мороз не чувствовался, лишь слегка щекотал ноздри.
Уже стемнело, на столбе дровяника желтела малосвечовая лампочка, мама должна была вот-вот позвать ужинать, когда к трехоконной засыпушке на той стороне улицы подъехал грузовик, рыкнул напоследок газом и смолк; хлопнули дверцы. Тут же во дворах с горячей злобой залаяли собаки – автомобили, тем более зимой да еще по темноте, появлялись на нашей улице редко.
Зазвучали неразборчиво за лаем голоса, скрежетнули задвижки контейнера… Я поднялся, по тропинке в снегу прошел сколько смог ближе к забору. Любопытно было: явно въезжали в засыпушку новые люди. Соседи…
– Осторожней! – раздался сердитый женский голос. – Побить мне всё тут решили?! Да что ж это… Осторожней!
…Когда мы приехали сюда, в засыпушке жили муж с женой и их сын дошкольник. Муж, Виктор, хоть и молодой, лет тридцати, а может, и меньше, видно было с первого взгляда, очень пил – даже трезвый ходил как-то падающе, мотал головой, бессмысленно поглядывал по сторонам. Часто сидел на лавочке возле своей калитки, стрелял у прохожих курево. Кажется, нигде не работал.
Его жена, Ирина, наоборот, выглядела прилично, была миловидной, аппетитно полноватой, и я, в двадцать три года оторванный переездом от своих городских подруг, заглядывался на нее. Пожалуй, самой симпатичной была Ирина на нашей короткой, в одиннадцать дворов, Заозерной улице… Наверное, и она выпивала, но не спивалась, хотя и хозяйства особого не держала – кроме кур у них животины не было. Впрочем, Иринины родители, жившие на другом конце деревни, держали и корову, и свиней, и овец; там, видимо, Ирина и трудилась. Насчет же того, работала ли в совхозе (тогда еще был совхоз с фермой, техникой, ремонтным двором, столовой), сказать не могу – тоже часто видел ее днем в будни возле калитки. То с мужем сидела, то с соседками.
Сын их, Саня, был для всей улицы источником беспокойства. Вечно куда-то лез, что-то тащил, и то и дело раздавался крик соседей: «Санька, да что ж ты делаешь, паразит?! Вот уши оборву, поймаю!»
В августе Виктор пропал. Мы поначалу и не заметили этого – не видим неделю-другую, ну и что… А когда узнали, что его обнаружили мертвым в полях за деревней, стали интересоваться, что произошло. Ирину спрашивать было неловко – в трауре женщина, в похоронных заботах, тем более, оказалось, беременная, – а люди разное говорили. Одни – что нанялся Виктор палестину конопли сторожить, но что-то там произошло, и бандюги его задушили; другие – что просто бродил пьяный за деревней и упал, шею свернул; а третьи шептали: понесла Ирина от соседа, Юрия Мурунка, мужика немолодого, но непьщего, хозяйственного и в то же время сурового, замкнутого; а когда Виктор узнал и пошел к Мурунку разбираться, тот его задавил и вывез, оставил на заброшенном поле.
Разные были версии, и ни одна на сто процентов не подтверждалась. Лишь мертвый человек был бесспорен, овдовевшая Ирина и осиротевший Саня. Правда, большого горя я у них не замечал.
Вскоре после похорон Ирина с сыном переехала к своим, и засыпушка оказалась пустой. Мой отец стал подумывать купить ее, поселить в ней меня или сестру. В нашем двухкомнатном домике вчетвером было тесно. Но вот подкатил грузовик, у засыпушки появились новые хозяева – Иринин брат Валерка с женой и грудным ребенком.
Откуда они приехали, я так толком и не узнал, да и особо не интересовался. От кого-то мельком слышал, что Валерка служил на Севере (а Север в наших краях велик – от Енисейска, что на карте слегка выше Красноярска, до Диксона, который на берегу Ледовитого океана). После службы остался там работать, женился, а когда начались развал и обнищание, вернулся на родину.
Дня через три-четыре после переезда мы познакомились. Правда, знакомством это сложно назвать – утром, только проснулись, в калитку заколотили. Наш старый пес Бича, которого привезли с собой, выскочил из будки, забухал лаем.
За полгода в деревне привыкшие к тому, что спокойная, сонная жизнь может моментом превратиться в бурлящий круговорот, мы с отцом быстро вышли на улицу. У отца был в кармане стартовый пистолет, громкими хлопками которого не раз удавалось отпугивать ночных пакостников и лезущих в ограду пьяных. Я же держал в рукаве длинную отвертку…
У калитки оказался невысокий, плотный парень лет двадцати пяти. Лицо, искаженное обидой и растерянностью, было все равно каким-то детским и наивно-добрым. Я невольно ослабил пальцы, сжимавшие круглый штырь отвертки.
Сбивчиво, путано парень стал говорить, что у него угнали мотоцикл, прямо из ограды ночью. Говоря, он все заглядывал к нам во двор, где под брезентом стоял «москвич».
– Здесь, видимо, такая традиция, – усмехнулся отец. – Нас тоже в первую же неделю обчистили. Аккумулятор, запаску, домкрат. Пока собаку не привезли, до утра с сыном вот попеременно дежурили… Давай-ка следы посмотрим.
Прошли по улице, но бесполезно – воры выбрали момент: снег не выпадал уже несколько дней, и протекторы выкаченного из Валеркиных ворот мотоцикла смешались с протекторами других колес, да и, может, умышленно были затоптаны ботинками.
– Эх, что ж так-то, – бессильно простонал Валерка и закурил, – сразу так… – Огляделся.
Честно говоря, украсть могли любые из соседей, кроме одинокой старушки Марьи Ильиничны. А остальные… В крайнем справа дворе – Володька Золотухин, хронически пьющий отец шестерых детей, которого уже не брали ни на какую работу; слева живет дядя Ринат Шарипов, мужчина скаредный, подбирающий всё, что плохо лежит; опять справа – приехавший за год до нас Юрий Мурунок, работящий, семейный, но тоже явно нечистый на руку… Да и абсолютно честного, не способного позариться на чужое, в деревне найти, наверное, невозможно. Каким-то святым нужно быть. И, по большому счету, между оставленной у чужого забора лопатой и стоящим за чужими хлипкими воротами мотоциклом разница невелика: и то, и другое в хозяйстве сгодится…
– Скорей всего, из-за пруда приходили, – еще пообследовав следы, сказал отец.
– Скорей всего, – потерянно отозвался Валерка. – А ведь я же отсюда родом. Пять лет не пожил, отвык, что так у нас…
– А что, и раньше воровали?
– Еще как… – Валерка бросил окурок. – Что ж, – оглядел пустую, безлюдную улицу, – будем умнее. – И пошел к своим воротам.
…В течение зимы видел я Валерку почти каждый день, как и многих других соседей. Дело в том, что рядом с нашим домом был колодец, и к нему, конечно, почти все обитатели улицы раз, а то и два на дню приходили за водой. Одни носили ведра в руках, другие – на коромыслах, третьи подкатывали фляги на тележках. Случалось, приезжали с той стороны пруда на санях, заливали по несколько фляг.