Павел Сергеевич тяжело вздохнул. Он прекрасно понимал, что спецшкола — это конец для нормального ребенка. И только Евдокия Матвеевна со своими розовыми очками может сохранять какие-то иллюзии. Какие специалисты? Кому помогут?
Он пролистал личное дело Артема и ужаснулся. Усыновленный. Проблемы с речью. Бывший ученик 34-й школы. Победитель городской олимпиады по информатики для 9 классов.
— Послушай, какая может быть спецшкола? Он в каком классе?
— В пятом.
— В пятом? А олимпиада для девятых? Городская?!
Таня только развела руками.
Юля сидела в кабинете математики и проверяла самостоятельные. Проверяла очень внимательно, тщательно прописывая каждую букву — ничего страшнее, чем потерять расположение Впалыча, для нее по-прежнему не существовало.
Когда открылась входная дверь и в кабинет просочилась Эля, Кошка не заподозрила ничего плохого. Мало ли, забыла что-то…
— Ты одна? — мило спросила Эля.
— Нет, меня много, — попыталась пошутить Кошка.
— Я вообще-то про Диму спрашиваю, — уточнила Эля.
— Я ему не пастух, — огрызнулась Кошка.
— Это хорошо, — Эля вошла, но дверь не закрыла.
Юле сразу стало кисло, разговаривать не было ни малейшего желания. А Эля тем временем махнула головой, и из-за двери показалась вся Элина свита.
— Шла бы ты из нашего класса по-хорошему, Юлечка.
— С какой это радости я должна уходить?
Свита загалдела:
— А с такой! Нечего тут из себя королеву строить!
— Пришла тут!
— Коза!
— Ладно, если вы не против — я пойду, — сказала Кошка, не желая ввязываться в разборки.
Но как только она дошла до двери, ей преградили дорогу.
— Что? — искренне удивилась Кошка. — Я вас официально предупреждаю, у меня пояс по карате…
— Ирка, бей! — закричала Эля.
Юля одновременно отпрыгнула в сторону, краем глаза отмечая, что Ира со всей дури замахивается и неумело лупит кулаком Эльке по скуле.
— А-а-а-а-а! — закричала Эля и закрыла лицо руками.
Пока Юлька пыталась вникнуть в происходящее, дверь кабинета распахнулась, и в нее ворвалась очередная Элина подружка, которая тянула за собой дежурного учителя.
— Что у вас тут происходит? — рявкнул физрук.
Эля рыдала, хромала и прикрывала скулу руками. По лицу растекались черные подтеки туши.
— Ай, меня тошнит, — прокричала она. — У меня голова кружится!
Учитель ни на шутку испугался, подскочил к Эле, начал заглядывать ей в глаза и махать двумя пальцами у нее перед глазами.
— Эля, сколько пальцев?
— Три… Два… Не знаю… — прорыдала Эля. — Меня тошни-и-и-ит.
Кошка только растерянно моргала.
Весь урок Анечка не отвлекалась, не считала ворон и вообще вела себя подозрительно идеально — сидела и аккуратно писала. Большой педагогический опыт Анастасии Львовны подсказывал, что дело тут нечисто. Когда проблемный ребенок вдруг перевоспитывается, жди шкоды.
И опыт не подвел. Когда прозвенел звонок, Аня вдруг вытянула руку и, не дожидаясь реакции учительницы, вскочила с места.
— Анастасия Львовна! Можно с вами поговорить?
— Конечно, — учительница предупреждающе улыбнулась. — Все свободны…
— Нет, — перебил проблемный ребенок, — я при всех хочу поговорить!
И снова, не дожидаясь разрешения, вышла к доске. Анастасия Львовна лихорадочно соображала. Конечно, следовало настоять на своем, но если она начнет воспитывать девочку при всем классе… Нет, этого педагогический опыт не одобрял. Воспитательный процесс — дело тонкое, можно сказать интимное. Поэтому учительница доброжелательно кивнула, показав, что все делается с ее разрешения. Учитель контролирует ситуацию.
— Вы все время улыбаетесь, — сообщила Аня, — а сама просто злая. Вы нас пугаете…
— Достаточно, — звякнула металлом в голосе учительница. — Все свободны…
Дети озадаченно принялись вставать с мест, но наглая девочка вела себя просто вызывающе.
— Вы что, боитесь меня? — прямо спросила Аня. — Боитесь при всех со мной говорить? Да сидите вы!
Те, кто успел встать, послушно сели.
— Не боюсь, конечно! Просто есть вещи, которые… — Анастасия Львовна спохватилась («Она заставила меня оправдываться!») и закончила совсем ледяным тоном: — Аня, останься, а остальным пора на перемену.
Класс уже не понимал, что делать, — то ли уходить, то ли послушать, чем закончится.
— Вот опять запугиваете! — и Анечка отвернулась от учительницы к одноклассникам. — Она меня знаете чем сначала пугала? Что меня назад в мою школу не возьмут…
— Аня! — повысила голос Анастасия Львовна.
— А Полину она напугала, — Аня говорила так, как будто никакой учительницы рядом не было, — что из-за нее мама умрет. А твоя мама, Полина, никогда не умрет, ясно! Она даже не болеет. Просто худенькая. Как и ты…
— Сивцова, замолчи! — учительница уже кричала.
— Она все врет! — продолжала Аня спокойно и даже весело. — И про тебя, Ванечка, и про то, что Анжелу ремнем бить будут…
Анастасия Львовна схватила обнаглевшую девчонку за плечо и тряханула. Но Анечку это почему-то только обрадовало:
— Видите! Она меня боится! Значит, она не страшная! Она трусиха и вру…
И тут Анастасия Львовна тряханула снова — теперь уже в полную силу. Голова Анечки мотнулась, и девочка закашлялась.
Пользуясь этим, Анастасия Львовна схватила ее за руку и потащила из кабинета. Одноклассники провожали их обалдевшими взглядами. Все это время Анастасия Львовна не переставала улыбаться.
Директор буравил Кошку сумрачным взглядом.
— Я ее не била! — Юля и не думала отводить глаза. — Это ее прилипалы…
«Прилипалы», которые толпились рядом (стараясь, впрочем, держаться от Кошки подальше), загомонили:
— Она все врет!
— Она сама!
— Да Рябцева все время руки распускает!
— Она Элю давно ненавидит.
— Я ее не била… — повторила Кошка таким тоном, что стало понятно: Элю она, может, и не била, но вот кое-кому сейчас точно прилетит.