Я хочу в школу - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Пастернак, Андрей Жвалевский cтр.№ 54

— И долго ты еще будешь ей позволять об себя ноги вытирать? — спросила как-то Эля у Димы.

— Я не позволяю, — буркнул Дима.

— Ну-ну, — многозначительно сказала Эля. — Я не знаю, почему ты это терпишь, но всем видно, что Рябцева на тебя плевать хотела.

Дима только зубами скрипнул. Они с Кошкой действительно катастрофически отдалялись друг от друга.

— Кстати, с Денисом они расстались, — продолжила Эля. — У нее теперь новая любовь. Ты в курсе?

— Это не мое дело, — уверенно сказал Дима.

Очень уверено сказал. С нажимом. Не его дело, с кем там гуляет Кошка. У нее своя жизнь. У него своя. У него девушка, у нее парень. Это нормально.

— Вроде бы какой-то каратист, — продолжила Эля. — Неужели она тебе совсем ничего не рассказывала?

— Совсем. Ничего, — раздельно ответил Дима.

Спокойно ответил. Без эмоций.

— Странно, — пропела Эля, — а девчонки из «Б» класса говорят, что она только о нем и говорит целыми днями, что у них прям такая романтика, такая романтика. А на каникулах они собираются…

— Хватит! — рявкнул Дима. — Мне нет никакого дела до ее личной жизни! Понятно?!

— Конечно, понятно, — сказала Эля. — Это просто очевидно, — съязвила она, — тебе нет никакого дела до того, с кем и как она целуется…

Дима невежливо развернулся и ушел. Он долго бродил по улице и злился. Ему, конечно, глубоко наплевать на то, с кем гуляет Кошка, это понятно. Но почему он, ее друг, узнает что-то про нее от совершенно постороннего человека? Это же обидно! И нормально, что это обидно! Но с другой стороны, их всегда учили, что обида — это личная проблема того, кто обижается. Значит, нужно пойти к Юле и спокойно поговорить. Сказать, Юля, так, мол, и так, мне обидно, что я про тебя ничего не знаю, ведь я твой друг…

Дима репетировал речь до двери Юлькиной квартиры. И как только она открыла, выпалил:

— Нам надо поговорить!

Юля не удивилась, спокойно пропустила его в комнату, уселась на стул верхом и тут же перешла к делу.

— Ну? И долго ты еще будешь с ними возиться?

— С кем? — опешил Дима.

— Да с этими, одноклеточными.

— Ты о ком?

Юля выразительно посмотрела на Диму — мол, неужели не понимаешь, — но все-таки пояснила.

— Об одноклассничках.

Дима завис. Разговор получался странный.

— Ты их злишь, а сама не замечаешь, а они… — Дима попытался объяснить, но тут Кошка расхохоталась.

Она хохотала долго и смачно. Искренне и весело. И чем больше она смеялась, тем мрачнее становился Дима.

— Ты делаешь это специально?! Ты специально всех игноришь?! — прошипел он, когда Юля немного успокоилась.

— Конечно. Это же бесит их больше всего.

— А я? Я же за тебя переживаю! Почему ты мне ничего не сказала? — возмутился Дима.

— А зачем? Ты же с ними. Значит, ты такой же, как они, — закричала Кошка, — ты или Алене своей все растреплешь, или еще кому-нибудь! У тебя же теперь все вокруг кореша! С одними ты бухаешь, с другими куришь! С кем ни поговоришь, все только про тебя и говорят! Прям звезда школы. А я не пью, не курю, мне тебе рассказать нечего.

— А как же твой дружок-каратист? — не выдержал Дима. — Про него тоже нечего рассказать?

— Какой дружок-каратист? Что за бред?!

Дима так разозлился, что даже не нашел, что ответить. Он второй раз за день мрачно подскочил и ушел.

Отсутствия Молчуна на поздравлении никто не заметил, даже Птицы. Это его полностью устраивало. Он сбежал домой пораньше и заперся в своей комнате. Надо сосредоточиться, чтобы никто не вошел невовремя, не спугнул, не заставил поставить кляксу.

Потом он надел наушники и поставил любимую музыку — классику в рок-обработке. Родители наверняка удивились бы, если б подслушали. Но они не подслушивали. После недавних бурных событий они даже как будто опасались лишний раз его теребить. И отлично.

Молчун посидел полчаса с закрытыми глазами, потом взял перо и провел последнюю репетицию на обычном листе бумаги. За неделю он выучил письмо не просто дословно — побуквенно, знал, где какую завитушку вывести. Поэтому рука двигалась сама, а Молчун думал о разных посторонних вещах. О Птицах, которые приняли его тихо и спокойно, без настороженных взглядов. Впалыч привел этого странного пацанчика в школу — значит, пацанчик того стоит.

Еще Молчун думал об одноклассниках. Он сам себе казался гораздо взрослее их всех. Если честно, он и был гораздо взрослее. Не по дате рождения, а по тому, что творилось внутри. И все равно время от времени они его выводили из себя. Или почти выводили.

Думал он и о том, что говорить все-таки придется. Особенно на уроках. Так положено. Так нужно по программе. Значит, придется приспособиться.

Рука с пером (настоящим гусиным!) плавно скользила по бумаге. Очень уютное ощущение. Перо поскрипывало, как никогда не скрипит гелевая или шариковая ручка. Время от времени нужно опускать его в чернильницу — и точно отмерянным движением стряхивать лишние чернила.

И вдруг Молчун взял да и вывел на бумаге: «Мне не страшно говорить вслух». Подумал и зачеркнул «не». Нахмурился, макнул перо в чернильницу и написал еще раз, покрупнее: «Мне страшно говорить вслух». Полюбовался результатом — рука сама рассыпала завитушки по буквам «е», «с», «а», «ь», «у». А потом с неизъяснимым наслаждением смял бумажку, порвал и даже подумал сжечь — но не стал, просто выбросил.

После этого пододвинул к себе драгоценный листок подлинной бумаги далекого XIX века и, почти не задумываясь, небрежной рукой написал письмо от начала до конца. Вышло даже на его строгий взгляд почти идеально. Посыпал песком — имитировать так имитировать — и оставил сушиться. Но перед приходом взрослых аккуратно сложил листок вчетверо и спрятал.

Женькины родители очень кстати укатили на юбилей к смоленской бабе Нине. Ей стукнуло то ли семьдесят, то ли девяносто — Женька в своем затуманенном состоянии никак не мог сообразить. Мама наготовила целый холодильник всего и двадцать раз повторила, чтобы Женя не забывал завтракать и не водил компании.

— Что ты его грузишь? — не выдержал отец. — Все будет нормально! Евгений у нас взрослый парень!

Родители даже и не представляли себе, до чего Женька взрослый.

Когда они уехали, он извлек из чехла парадный костюм — черный, с высоким воротником-стоечкой. Костюм был хорош тем, что к нему не полагался ни галстук, ни бабочка (Женя терпеть не мог удавок на шее). Больше всего костюм напоминал френч, что полностью устраивало Женю. Правда, надевать его довелось пока всего лишь однажды — на свадьбу малознакомой двоюродной сестры из города с ускользающим названием. То ли Хотимск, то ли Меринск, а может, Мошинск.