– Наоборот, по-моему, очень даже хорошо! Честно говоря, я никак не могла придумать, что написать про себя, просто голову сломала. Ты мне помогла. Я теперь знаю, в каком ключе это делать. А ты действительно хочешь быть парикмахером?
– Да. Если ты не обидишься, то я тебе кое-что посоветовала бы изменить в твоем имидже.
– Что изменить? – удивилась Инна.
– А ты точно не обидишься?
– Ну… я постараюсь…
– Я бы посоветовала тебе сменить стрижку.
– Вот как? – еще больше удивилась Инна.
– Мне кажется, тебе очень пошла бы рваная окантовка.
– Это еще что такое?
– Ну… это когда челка, баки и затылок выстрижены такими разновеликими перьями.
– Ну ты, Тонька, даешь! Такая терминология! Откуда ты ее набралась?
– В парикмахерской слышала. Я там всегда очень внимательно прислушиваюсь, приглядываюсь, как мастера ножницы держат, какие инструменты в каком случае применяют. Я теперь своего отца сама стригу. Вприглядку научилась. Он уже и забыл, когда в последний раз был в парикмахерской.
– А женщин можешь?
– Женские стрижки сложнее, конечно… Но маму я тоже уже несколько раз стригла. Ей так понравилось, что она даже подругу приводила. Та вроде бы тоже довольна осталась. Даже заплатить мне хотела. Я, конечно, не взяла деньги, потому что еще не мастер… – Антонина вздохнула. – Жаль, на себе нельзя практиковаться: затылок не видно, а то я бы уже попробовала что-нибудь со своей головой сделать.
– Слушай, а меня можешь… ну… этими… перьями?
– Сейчас еще не получится. Надо, чтобы волосы у тебя отрасли подлиннее.
– А когда отрастут, пострижешь?
– Если ты доверишь, то, конечно, постригу.
– Тонь! Тогда я не понимаю, почему… Ну, словом, а ты не обидишься, если я у тебя тоже кое-что покритикую?
– Нет, конечно!
– Мне кажется, что тебе тоже не идет это, с позволения сказать, «каре».
– Я знаю. Дело в том, что до последнего времени я была абсолютно равнодушна к собственной персоне.
– А теперь что-то произошло?
Антонина смутилась, порозовела, но все-таки ответила:
– Этот конкурс… Я вдруг увидела, что выгляжу хуже всех, и это мне здорово мешает.
Инна вспомнила взгляды, которые на английском Мамай бросала на Кирку, и подумала, что такая скирда на голове, без сомнения, помешает ей покорить его сердце. Инна захлопнула тетрадку, хотела отдать ее Тоне и вдруг зацепилась взглядом за ее имя и фамилию, написанные на обложке полупечатными буквами. Надо же, как они похожи на ту самую записку… Не очень понимая, зачем она это делает, Инна достала из кармана джинсов уже очень потертый листок в клеточку, развернула его и приложила к мамаевской подписи на тетради.
– Тонька, неужели это ты писала?
Антонина взглянула на записку и из розовой сделалась пунцовой.
– Откуда она у тебя? – еле выговорила она.
– От верблюда! Наплела мне тут, понимаешь, с три короба про свой ангельский характер, а сама…
– А что сама? Я не понимаю…
– Не понимаешь? Неужели? Сейчас, – Инна посмотрела на часы и уточнила: – Минут через пятнадцать сюда придет Логинова и предъявит вторую записку, и мы посмотрим, что ты запоешь!
– Как? – совсем растерялась Тоня. – И у Логиновой такая записка? Не может быть…
– Очень даже может, потому что она совсем даже не такая, а гораздо хуже! И тебе придется дать нам объяснение… – Инна не договорила, потому что раздался звонок во входную дверь. – Ну вот! – злорадно объявила она. – Это наверняка Логинова! И пятнадцать минут ждать не надо!
Инна пошла открывать входную дверь и вернулась в комнату с Лидой.
– Какой кошмар! – отдуваясь, провозгласила Логинова и рухнула в кресло. – У вас лифт так и не работает! Пока к вам на двенадцатый этаж добираешься, можно забыть, зачем идешь. Но я, – она подняла вверх указательный палец, – все-таки не забыла! В нашем деле открылись новые обстоятельства!
Инна пихнула ее ногой, качнув головой в сторону испуганной Страшилы: мол, не стоит при посторонних, но Логинова отмахнулась:
– Мамаю можно слушать. Она уж этого точно сделать не могла!
– Напрасно ты так в ней уверена, – довольно ядовито заметила Инна. – Вот! Погляди, что я только что обнаружила. – И она протянула подруге мамаевскую тетрадь вместе с запиской. Не все ей, Логиновой, новые обстоятельства в деле отыскивать! Инна тоже не лаптем щи хлебает!
– И что? – не поняла Лида, переводя взгляд с тетради на записку, с записки – на Инну, а с Инны – на вжавшуюся в угол дивана Тоньку-Мамая.
– Как это что! – возмутилась Инна. – Ты присмотрись, имя с фамилией на тетради и записка написаны одной рукой. И эта преступная рука – мамаевская! Значит, вторую записку про тухлые яйца тоже писала она. Что и требовалось доказать. И имя ее, между прочим, как раз на «А» начинается.
– Какие еще тухлые яйца? – совершенно окоченев от ужаса, непослушными губами спросила Страшила.
– Такие! Которыми ты Данку собиралась закидывать!
Антонина с большой надеждой посмотрела на Логинову, будто умоляя спасти ее от внезапно сошедшей с ума Инны Самсоновой, что та не преминула сделать.
– Почерк просто похож! – уверенно заявила Лида. – Если бы я попыталась писать печатными буквами, у меня тоже получилось бы что-нибудь в этом роде. Да и у тебя наверняка тоже. А заглавной буквы «т» с покривившейся перекладиной, на которую мы делали ставку, в ее подписи нет.
– Девочки, я ничего не понимаю, – дрожащим голосом проговорила Тоня. – Может быть, все-таки объясните, в чем дело?
– А дело, Мамай, в тухлых яйцах! – объяснила ей Логинова.
Антонина в полной безнадежности окончательно впечаталась в диван. Она даже не стала переспрашивать, поскольку теперь решила, что обе ее одноклассницы серьезно повредились в уме. А Лида между тем продолжила:
– И именно исходя из этих яиц ясно, что дело провернула не Дровосечиха, а именно Дровосек, жестокий и беспощадный!
После этих слов Лиды на Антонину стало жалко смотреть, и Инна смотреть не стала. Отвела взгляд и потребовала от Логиновой объяснений.
– Пожалуйста, – тут же согласилась подруга. – Только сначала ответьте мне на несколько вопросов. Первый: кого обычно закидывают тухлыми яйцами?
– Плохих артистов, – мгновенно отозвалась Мамай, видимо, решив, что чем быстрей она будет отвечать, тем лучше для нее.
– Правильно, – опять согласилась Лида. – Вопрос второй: кто закидывает плохих артистов тухлыми яйцами?
– Зрители, которым не нравятся плохие артисты, – Антонина подумала, что чем полней будет ее ответ, тем скорее кончится этот кошмар.