— Да, — решительно сказала Юливее. — Фенрил очень стар. Его душа найдет дорогу к нам. Я в этом уверена.
«Ты понятия не имеешь, дитя». — Сканга взглянула на Эмерелль. Если бы она могла видеть! Прочитать то, что написано на лице королевы. Или, по крайней мере, неплохо было бы, если бы здесь была Бирга, чтобы рассказать, что она видит. Ну да ладно… эльфам обязательно хочется совершить глупость. Ну и пусть! Она предупреждала их. Что будет, ее уже не касается.
— Ты знаешь, что нужно сделать, Эмерелль. Как подарить князю душу птицы. — Сканга осторожно подбирала слова.
— Да. — Голос королевы звучал встревоженно.
Шаманка была уверена в том, что Эмерелль знала, что случится. Чем она обязана Юливее? Почему терпит эту жестокость?
Повелительница эльфов склонилась над князем. Осторожно открыла ему рот и вложила в него камень альвов. Сканга ощутила силу древнего артефакта. Если бы она могла обладать этим камнем… Нет, было бы глупо меряться силами с Эмерелль. Здесь, посреди замка, с ее рыцарем за спиной. Нет… Не нужен ей этот камень.
— Принеси мне птицу!
Юливее негромко обратилась к животному. Оно беспокойно забило крыльями. Догадывалось о чем-то?
— Лучше держи ее покрепче, — тихо произнесла Сканга.
Не хватало еще, чтобы эта скотина поклевала ей руки.
Волшебница успокаивающе говорила с большой птицей.
И птица стерпела, что эльфийка взяла ее на руки. Когти оцарапали нежную кожу Юливее, но волшебница не обратила на это внимания. Ее аура была пронизана светом радостного ожидания.
— Иди сюда и встань рядом со мной, Юливее. Мы должны стоять вплотную к Фенрилу. — Шаманка нащупала камень альвов, сокрытый среди дюжины амулетов у нее на груди. Он был теплым.
Сканга закрыла слепые глаза и полностью открылась его силе.
Птица испустила резкий протяжный крик. Крик, прозвучавший громче бушующего ветра, исполненный дикой свободы.
Сканга схватила голову Зимнеглаза. Ее пальцы сжались в кулак. Она услышала треск, когда череп и клюв треснули. Теплая кровь потекла по ее руке, запачканной студенистым мозговым веществом.
— Нет! — Юливее схватила ее. — Что ты наделала? Что ты наделала, ты, бездушная старуха?! Я проклинаю тебя…
Сканга ощутила силу эльфийки. Ее магическое умение, усиленное гневом. Безудержным.
Она почувствовала страх. Что-то бушевало в Юливее. Что-то, что могло уничтожить ее…
— Нет! — набросилась на эльфийку Эмерелль. — Она должна была сделать это, чтобы освободить души. Это единственный путь! Не мешай ей, иначе испортишь заклинание!
Сканга ощутила боль Юливее. Ужас и боль, пронзившие ее, подобно горячим шипам. В момент смерти когти птицы судорожно сжались. Они глубоко вонзились в руку Юливее. Кровь птицы смешалась с ее кровью.
Эмерелль прошептала слово силы. Вынула камень альвов изо рта князя. И воцарилась тишина.
Сканга забеспокоилась. Получилось? Она пыталась удержать душу… Неужели возмущение Юливее разрушило все?
Фенрил глубоко вздохнул. Грудь его поднялась. Внезапно он выгнулся дугой. Руки его поднимались и опускались, словно он хотел расправить крылья и улететь. Глаза князя смотрели неподвижно. А потом он испустил крик — так кричала бы хищная птица — протяжный, исполненный боли, которую невозможно облечь в слова: древней и глубокой боли создания, потерявшего свободу бескрайнего неба.
— Фенрил. — Юливее протянула к князю здоровую руку. Провела по его щекам. — Фенрил…
— Его не было слишком долго, — сказала Эмерелль. — Слишком долго. Он знал, что это опасно. Отпусти его, Юливее.
Что-то холодное, длинное внезапно нарушило ауру королевы. Нож? Сканга непроизвольно отступила на шаг.
— Отпусти обе души, Юливее. Подари им свободу. Есть только один путь. Не мучь их больше, теперь, когда ты видишь, что я говорила правду. — Она протянула волшебнице нож. — Будь честна сама с собой. Действительно ли важен тебе сам Фенрил? Или речь здесь идет о твоей гордости? Ты должна смириться с неизбежностью. Хотя это и не то, чего ты хотела. Покончи же с этим! Всего один быстрый надрез. Так он почти не будет страдать. Или ты хочешь увидеть униженного Фенрила? Посмотри-ка! Кое-что от него еще осталось. Его душа не полностью потеряна. Может быть, он даже понимает, что с ним случилось. Ты хотела бы жить так? Я знаю, ты хотела сделать как лучше. А теперь будь мужественна и посмотри правде в глаза.
Волшебница безмолвно приняла нож.
Кузница душ
Не знаю, как они это все начали, но они коснулись душ детей, и за это я ненавижу их. Гисхильда не любила говорить о годах, проведенных в Валлонкуре. Она знала, что никто не сможет понять, что с ней там происходило. Она сомневалась даже во мне, хотя в остальном доверяла, почти так же, как только одному человеку в мире. Случаи, когда она рассказывала о своем послушничестве, можно пересчитать по пальцам. Это было в бреду… в те дни, когда я еще колебался, делать ли то, что было неизбежно. Нарушить ее приказ и спасти ее.
В самый тяжелый для нее час его не было рядом, хотя он обещал ей. Мне кажется, что иногда, когда я сидел у ее ложа и охлаждал ее лоб, она считала, что я — это он. Она разговаривала доверительно, с намеками, которые понять мог только тот, кто жил с ней.
Мне кажется, что она долго сопротивлялась своим магистрам. Некоторые говорят о ней строго и не могут понять ее. Но она была еще ребенком. И она была одинока, так одинока! Она все время говорила о том, как сильно надеялась на Сильвину и на белого посланника.
Много говорила она и об игре. Я не совсем понял, в чем там дело, но, кажется, это что-то значило для нее… Пять лет пробыла она в Валлонкуре. Время, за которое из ребенка она превратилась в женщину. И она гордилась тем, чего достигла за это время. Она доказала всем это в тот день, когда выбрала себе герб.
Когда сегодня я вспоминаю о ней, то считаю, что самыми выдающимися ее качествами были мужество и гордость. Многие говорят о морали, когда говорят о жизни Гисхильды. Легко им говорить… Перед моим взором постоянно стоит ребенок, росший среди врагов. Они умны, эти рыцари Древа Крови. Они сумели взять ее… и соблазнить. Не так, как соблазняет любовник свою красавицу. Они соблазнили ее душу. Они сумели добиться того, что она больше нигде не могла чувствовать себя полностью дома.
Что может получиться из ребенка, которого воспитывали люди и эльфы и который потом попал в кузницу душ рыцарей ордена? Может ли он надеяться на счастье в жизни? Я знаю, что там, в Валлонкуре, она обрела любовь. Но это было худшее, что с ней могло случиться. Когда-то она была счастлива. На этом она и сломалась. Больше, чем на войне, во время которой она родилась.
В бреду она рассказывала о первом поцелуе там, где летают чайки. О летних ночах в высокой траве. О постели над могилами. Об украденных мгновениях. Я узнал такие вещи, которые она никогда не рассказала бы мне, будучи в сознании. И они тронули меня до глубины души, потому что я ведь знал, что ждет ее. Иногда я думаю, что она была бы счастлива, если бы стала одной из них. Но вы, которые так любите говорить о морали и треплете языками имя Гисхильды, потому что она была такой непохожей на вас, — намного сильнее вас, намного свободнее! — вы должны помнить, что она отдала все за Фьордландию. И именно это сделало ее тем, что выше вашего представления о порядочной жизни.