— Я не затрудняю себя умозрительными проблемами, зверочеловек. Может быть, у нас есть еще парочка тебе подобных. Может, даже самочка? Здесь в темнице есть только ты и этот полоумный, вечно голодный тролль. И тебя не спутаешь. — Человеколис повел одним ухом, когда речь зашла о тролле. Может быть, на этом стоит построить игру?
— Тролль довольно неприятный сосед.
— Ах, ты так считаешь? Мы, лутины, умеем находить общий язык с троллями. Наши народы объединяет давняя дружба.
— И поэтому ты лежишь на пороге, не так ли?
Человеколис издал короткий лающий смешок.
— Нет, человеческий сын. Все не так, как кажется. Моего товарища по камере охватила такая радость, когда он увидел меня, что он хотел заключить меня в объятия и прижать к груди. Не то, чтобы я испугался… Тролли могут быть очень чуткими, Седовласый. Но запах изо рта! При всей дружбе между нашими народами это как раз то единственное, с чем мы с трудом справляемся. Потому что у нас, у лутинов, очень чувствительный нос. Поэтому я немного отошел, хотя мне глубоко стыдно этого своего невежливого жеста.
— Как ты думаешь, чего я от тебя хочу? — спросил Леон.
Человеколис почесал за ухом.
— Узнать, какие духи больше всего любит моя королева?
— А ты это знаешь?
Вопрос, казалось, выбил человеколиса из колеи. Он привстал. Потом снова издал лающий смешок.
— Сейчас у тебя почти получилось. Но я не скажу, насколько я приближен к королеве. Думаешь, она послала бы шпионить существо, близко знакомое с ее парфюмерией, а может, и другими тайнами?
— Мои лазутчики — люди, которым я доверяю!
Человеколис заморгал.
— Это меня несколько успокаивает. В таком случае Альвенмарку нечего опасаться рыцарей Древа Крови. Особенно хорошим лазутчикам доверять нельзя! Корни этого лежат в сути их таланта. Они суют нос во все тайны. Как раз это и делает их хорошими лазутчиками.
— Как ты думаешь, на что я пойду, чтобы вырвать у тебя твои тайны?
Человеколис зевнул.
— Обычно вам, людям, ничего, кроме пыток, в голову не приходит.
— Обычно это помогает.
— Спроси-ка Жаболицего, помогла ли порка.
— Так ты, значит, крепкий орешек.
Лутин был ниже трехлетнего ребенка. Леон не мог себе представить, что человеколис продержится достаточно долго, если всерьез попытаться допросить его под пытками. Но примарх понимал также, что гораздо больше можно узнать, если найти другой способ заставить этого выродка говорить.
— Ты имеешь в виду, что я не похож на крепкий орешек? А кто ты, собственно говоря? Священник? На хорошего воина ты вообще-то не похож.
— Почему?
— Потому что у тебя, по всей видимости, трудности с уклонением от ударов меча, если приглядеться к твоему лицу повнимательнее.
Леон ощупал сеть шрамов вокруг глаза.
— Это был всего лишь неудачный день. Обычно я еще и плохой палач. Со мной или говорят, или не говорят. С молчунами мне делать нечего. Ты признался, что являешься лазутчиком. За это я тебя казню. И обещаю, что это произойдет особенно неприятным способом. Через три дня все будет кончено. Если ты передумаешь и заговоришь, я тебя пощажу. Пытать не буду. Можешь подумать о том, кто ты есть на самом деле. Человек чести, который унесет с собой тайну в могилу, или тот, кто ценит свою жизнь выше верности. Мне очень интересно, к какому выводу ты придешь.
Леон закрыл двери. Когда осталась только узкая щель, он остановился.
— Ты должен знать кое-что еще. Твой приятель, тролль, он уже очень давно в этой камере. Он сошел с ума. Постоянно просит свежего мяса. Что касается его ноги, то это не мы. Это он сделал сам. Никто не может сказать, не сделает ли он это еще раз. Так что не чувствуй себя на пороге в безопасности. Ты поступишь умно, если не станешь спать.
— Это же ложь.
— Спроси его, когда он снова очнется, откусил ли он себе ногу, чтобы схватить человека, который принес ему в камеру еду. И внимательно посмотри на его руки. Если он окажется рядом, можешь кричать, сколько хочешь, — мои рыцари не успеют прийти на помощь. Так что не спускай с него глаз. Кричи, как только он примется за свою ногу. И, главное, не засыпай!
Леон запер двери. Теперь посмотрим, такой ли крепкий орешек этот человеколис.
Испытание
Люк смотрел в темноту. Он сидел на корточках у стены, обхватив руками колени, и прислушивался. Скоро снова упадет капля. Это было единственное развлечение в этой камере. Через долгие промежутки времени капли воды падали со сводчатого потолка в неглубокую лужу недалеко от двери. Между двумя каплями он успевал досчитать до ста тридцати семи. Со временем он научился определять и без счета, когда упадет следующая капля. Скоро упадет… Сейчас! Да.
Люк тяжело вздохнул. Он не знал, сколько времени сидит здесь. Ни один луч света не проникал в темницу. Холод пробрал до самых костей. То и дело стучали зубы. Здесь не было ничего, даже одеяла, даже соломенного ложа, только влажные камни.
Он мельком видел Леона, но примарх не захотел с ним разговаривать. Его проверят, это все, что знал Люк. И речь идет о жизни и смерти. Он понятия не имел, когда и где произойдет испытание. Не знал, каким оно будет. Они хотят раздавить его. Нет, не они… Леон! С тех пор как примарх нашел у него тот проклятый светящийся камень, он преисполнился холодной ярости. Он уже решил, что Люк — подкидыш. А у примарха опыта было больше всех. Есть ли надежда? Леон не был похож на человека, который ошибается. Жизнь его была полна уверенности. А жизнь Люка была сплошным сомнением.
Мальчик выпрямился. Потом принялся тереть руки, чтобы они хоть немного потеплели. Интересно, сколько времени он здесь? Еду ему приносили дважды. Значит, уже два дня? Казалось, что времени прошло гораздо больше.
Один раз Люк слышал ужасный крик. Жалобные стоны, становившиеся все громче и громче, пока не перешли в отчаянный вопль ярости. Мальчик был совершенно уверен в том, что такие звуки ни одно человеческое горло издать не в состоянии. Они очень сильно испугали его. Может быть, это тот тролль, с которым они встречались в прошлом году. Гисхильда совершенно не испугалась чудовища! Поначалу его это смутило. Теперь он гордился ею. Что получится из его Львов? К горлу подступил большущий комок. Как бы ему хотелось увидеть это. Теперь они будут сражаться на Бугурте лучше. Это точно!
Время, проведенное на галеасе, укрепило их, сделало ловчее и решительнее. Они заплатили за это ужасную цену. Теперь их осталось всего тринадцать и первый обрел вечный покой в их башне. Его наверняка уже похоронили. А будет ли могила у него? Или рыцари сделают вид, будто его никогда и не было? Может быть, Леон просто сожжет его мертвое тело или выбросит в море? Все воспоминания о Люке де Ланцаке будут навсегда стерты, потому что подкидыши не заслуживают того, чтобы о них помнили…