Лабиринты - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Дюрренматт cтр.№ 66

Мы с Фришем отправились на долгую прогулку, кажется, в направлении Пфанненштиля, и разговор снова зашел о радиопьесе «Бидерман и поджигатели». Фриш предложил мне написать вторую часть сценической версии, которую он задумал, а может быть, я сам и предложил. Этот план занимал нас еще до конференции в Меннедорфе. Светлыми мартовскими вечерами мы вместе сочиняли вторую часть. Все это напоминало обсуждение шахматной партии, и сегодня уже не установишь, кто из нас предложил тот или иной ход. Дебют был задан. Надо было продолжать, раскручивая драматургическую пружину радиопьесы – нечистую совесть Бидермана.

Бидерман, производитель средства для ращения волос, оставил без участия в прибыли создателя этого самого средства, человека по имени Кнехтлинг, и тем подтолкнул его к самоубийству. В дальнейшем у нас Бидерман становится обманутым обманщиком. Во второй части действие должно происходить в подвале особняка Бидермана, то есть там, где ютится Кнехтлинг с женой. Два матраса, стол, ящики вместо стульев, старые шкафы, явная картина бедности. Изредка появляется их дочь, горбатая хромоножка, опять-таки бедная, она состоит у кого-то прислугой. За окнами подвала стоят два ржавых велосипеда, они принадлежат поджигателям, которым Бидерман предоставил убежище на чердаке.

Время действия в первой и второй части одно и то же, но на сцене вторая часть играется после первой. Актеры те же. Но играют другие роли. Актер, игравший Бидермана, во второй части играет Кнехтлинга, актриса, игравшая жену Бидермана, теперь играет жену Кнехтлинга, поджигатели Айзенринг и Шмиц теперь выступают в ролях священника и социального работника. Единственный персонаж, которого и в первой, и во второй части играет одна и та же актриса, – это дочь Кнехтлингов. Вот так мы расставили фигуры на нашей драматургической шахматной доске. После чего завернули в деревенский кабачок, выпили местного вина, собственно, вином этот напиток не назовешь, но жажду он утоляет прекрасно; на обратном пути и потом, у Фриша, мы придумали продолжение. Бидерман не подозревает, что Кнехтлинг его обманул. Готлиб Бидерман разорен, но об этом пока не знает, все его активы и деньги в руках Генриха Кнехтлинга, который, провернув несколько утонченно хитроумных махинаций с деньгами Бидермана, стал обладателем огромного состояния. У Бидермана нет причин для угрызений совести, но лишь объективно, поскольку мошенничеством Кнехтлинга, обобравшего Бидермана, аннулируется непорядочность Бидермана, обманувшего Кнехтлинга. Субъективно же, с точки зрения Бидермана, не знающего, что теперь и сам он обманут, совесть мучает его поделом, так как он обманщик. Однако эти два обмана имеют различные последствия. Бидерман, у которого совесть нечиста, проявляет великодушие и принимает в своем доме двух поджигателей, подавив свое зародившееся было подозрение, что эти парни на самом деле поджигатели. Таково содержание первой части.

Во второй части Кнехтлинг должен скрывать свой обман и притворяться жертвой Бидермана. Совершив обман, Кнехтлинг обрекает себя на нищету, хотя мошенничество принесло ему огромное богатство. Кнехтлинг его прячет. Никому нельзя показать богатство, добытое обманным путем. Обшарпанные шкафы и ящики, служащие для сидения, битком набиты, в них пачки банкнот, целые штабеля тысячных купюр, золотые слитки, драгоценные меховые манто, дорогие костюмы, картины Пикассо, столовое серебро, ковры, ювелирные украшения, а хозяин всего этого добра и его жена ходят в одежде, которая в каждой сцене сверкает новыми заплатами, изображая жестокую нужду, они даже не осмеливаются хорошо питаться, потому что цветущий вид может изобличить обманщиков. Съестного-то у них полно: мясные консервы и банки с икрой, бордо и шампанское – шкафы ломятся, но аромат, скажем, коньяка сильно удивил бы посетителей, а Кнехтлингов часто посещают священник и социальный работник муниципалитета. Оба приносят подарки благотворителей, пакеты с продуктами, кофе, сухое молоко, сухофрукты, печенье, свитера, теплые носки; оба потрясены бедственным положением семьи Кнехтлингов, возмущаются поведением Бидермана – он же типичный индивидуалист, игнорирует социальные ценности, своим поведением он способствует росту социальной напряженности, более того, коммунизму, который снова поднимает голову, приняв обличье поджигательской деятельности, – раскройте любую газету, там пишут обо всем этом. Священник ссылается на Бога, ненавязчиво, но твердо: за все несправедливости воздастся в земной жизни, последние станут первыми, блаженны нищие… Социальный работник сокрушается: финансы ограничены, сущие гроши, так что руки у него связаны, у государства можно просить помощи, но нельзя этим злоупотреблять, Бидерман добросовестный налогоплательщик, стало быть, надо действовать деликатно. Генрих Кнехтлинг притворяется тихим и скромным, правда унылым, страдальцем. На его лицо порой набегает легкая тень – он устал от жизни и отказался от ее радостей. Если Бидермана нечистая совесть заводит в тупик, то нечистая совесть Кнехтлинга – лишь игра. (Вторая часть должна пародировать первую.) Священник и социальный работник стараются приободрить Кнехтлинга. Он усмехается. Его возмущение угасло, он простил Бидермана, он же несчастный человек, этот производитель средства для ращения волос. Кнехтлинг никого не винит. У него нет на это права. А уж как подумает о своем брате-близнеце… Тот уехал в Америку, насовсем. И от него ни слуху ни духу. Милый Станислаус! Он такой добрый, такой невинный, такой мягкий… Был. Кнехтлинг умолкает. Его жена плачет. Ясно, что между братьями-близнецами разыгралась какая-то трагедия. Священник потрясен. Кнехтлинг, говорит он, это новый Иов, но, конечно, конечно, чуждый всем этим ветхозаветным препирательствам с Богом – уточняет растроганный священник, – в нем, пожалуй, больше евангельского, христианского, ибо Кнехтлинг не любит много говорить. Социальный работник внушает Кнехтлингу, дескать, долг Бидермана оказать ему помощь.

Мы задумали одну сцену, которая должна была идти сначала в первой, а затем во второй части, сначала как исполнение, потом как подготовка. В первой части горбатая дочь Кнехтлинга, хромоножка, приходит к Бидерману в гостиную, где тот сидит с женой. И напоминает лысому производителю средства для ращения волос, чем он обязан ее отцу, – ведь это Кнехтлинг синтезировал замечательное средство от облысения, – и просит оказать финансовую помощь, назначить скромную пенсию, а если нет, то хотя бы дать две тысячи, ну тысячу, ладно, шестьсот или пятьсот франков единовременно, ну хорошо, пусть это будет малая лепта, она же девушка скромная. У отца и со здоровьем далеко не благополучно, умоляющим голосом говорит хромоножка, он предается унынию, замкнулся в себе, его преследуют мысли о смерти, – тут она разражается слезами, голос ее прерывается. Бидерман возмущен и непоколебим, нытье действует ему на нервы. Он отказывает в просьбе; он уже оказал благодеяние двум поджигателям, так что совесть, мучившая его из-за Кнехтлинга, успокоилась. Бидерман велит передать Кнехтлингу, что ему больше не предоставляется жилье в этом доме. Дочь ковыляет вниз, в подвал, к родителям.

Эта сцена предварительно прогоняется во второй части. Кнехтлинг в подвале с женой и дочерью. Он объясняет и показывает дочери, как просить, сам при этом выступает в роли Бидермана. Он хорошо знает, как в этой ситуации поведет себя его прежний работодатель, он же изучил характер своего шефа. На эту сцену мы возлагали большие надежды: в ней актер имеет возможность как бы удвоить свою двойную роль. Так же и актриса, у которой роль жены Кнехтлинга, в этой сцене подыгрывает Кнехтлингу-«Бидерману», выступая в роли «фрау Бидерман». Финал второй части совпадает по времени с финалом первой. Кнехтлинг хочет в конце концов насладиться своими богатствами, пока Бидерман не обнаружил свою неплатежеспособность, то есть не узнал, что разорен дотла. Поэтому Кнехтлинг, понимая, что дольше тянуть нельзя, инсценирует самоубийство. На берегу озера находят его одежду. И записку: «Прости, Господи, раба Твоего Готлиба Бидермана. Жажду упокоения в мире». Полицейские ищут в озере труп Генриха Кнехтлинга, шарят по дну баграми, под воду отправляются водолазы. Безрезультатно. Известное дело, некоторые трупы находят спустя годы, другие не находят никогда. Негодование священника и социального работника беспредельно: пора наконец подключить органы власти, прессу, информировать общественность, поведение Бидермана доводит до абсурда самый смысл демократии, и не важно, какие там налоги он платит в казну. Происходит резкий поворот, перипетия: Генрих Кнехтлинг появляется в роли своего брата-близнеца Станислауса. Актер играет теперь тройную роль. Обман удается, явление этого персонажа и подготовлено, и поражает нахальством. Он не изменяет свою внешность накладными усами или черными очками и говорит чисто, без акцента, но в роли своего брата-близнеца Кнехтлинг держится иначе, чем прежде, – самоуверенно, снисходительно-доброжелательно, со светским лоском. Уловка Кнехтлинга: он играет selfmademan’а, ^[110] который в Соединенных Штатах поймал удачу за хвост, но не стал заносчивым. Священник в растерянности: сходство с несчастным Кнехтлингом прямо-таки поражает. Социальный работник, напротив, говорит, что не видит никакого сходства, – он никогда бы не подумал, что эти двое были близнецами, увы, приходится говорить «были»… Последние сомнения устраняет сцена отчаяния, которую разыгрывает Станислаус Кнехтлинг: в Америке он работал не щадя сил, во всем себе отказывал, у него даже семьи нет, он откладывал каждый доллар, сколотил миллионное состояние, и все это, чтобы брату помочь… И вот… «Трагедия», – бормочет социальный работник. «Пути Господни неисповедимы», – вздыхает священник. Станислаус Кнехтлинг уже взял себя в руки. Господа священник и социальный работник имели самые добрые намерения, однако теперь он, брат покойного, позаботится о его вдове и дочери, он увезет их во Флориду, на новую, лучшую родину. Священник и социальный работник кивают, им все понятно, им немного стыдно, что сами-то они подвели, слишком долго ничего не предпринимали. Теперь обоих мучает совесть. Они прощаются и неуклюже поднимаются по лестнице из подвала. Оставшись одни, Кнехтлинги радостно обнимаются, пускаются в пляс, обман удался, билеты на самолет во Флориду уже куплены, наконец-то они заживут на широкую ногу, пользуясь украденным богатством. Начинается веселый праздник, тут и шампанское, и тартинки с икрой. Затем принимаются за работу. Кнехтлинг обо всем позаботился, появляются бесчисленные пустые чемоданы. Кнехтлинги набивают их всякой всячиной, которую вытаскивают из шкафов и ящиков, – пачки купюр, украшения, дорогие костюмы, золотые слитки и прочее. Жена щеголяет в норковом манто, дочь выходит в элегантном платье, ее горб и хромота вдруг исчезли, теперь это бойкая, ловкая, шустрая девчонка, она тоже бросается укладывать чемоданы. За окнами видны ноги Айзенринга и Шмица, садящихся на велосипеды; вспыхивает буйный пожар, пламя распространяется с бешеной скоростью, взрывается газовый котел – у Фриша это описано, – огонь уничтожает наворованные богатства, но и не только: Кнехтлинг, его жена и дочь не могут выбраться наружу. Они спасают краденое добро, жадность не позволяет хоть что-то оставить – вот еще Пикассо свернем в рулон, драгоценный ковер скатаем, а где, черт побери, ожерелье с сапфирами? Они упускают свой последний шанс спастись, пакуют чемоданы, один, другой, десятый, и погибают под обрушившимися стенами. Бидерманы и Кнехтлинги сами себя уничтожили, сами срежиссировали свой Страшный суд. Вторая часть пьесы виделась нам как спектакль-импровизация, вроде фарсов Нестроя. ^[111]