В дамской комнате у меня с лицом все было нормально. Хотя, может статься, после разговора с Анри перекосило от избытка чувств. Не каждый день встречаешь мужа с его любовницей в опере, а заодно признаешься ему в том, что пристрастилась к выпивке. Для леди моего положения такое – страшный позор, если не сказать больше. А еще меня наизнанку выворачивало от лжи. Надо привыкать, скоро она станет частью моей сути. По крайней мере, на ближайшие месяцы.
– Тереза, – негромко, но почему-то удивительно мягко.
Ивар коснулся моей руки – едва уловимо, кончики пальцев за кончики пальцев, без напора или настойчивости.
– Что? – все-таки обернувшись, рыкнула я.
Зрачки его едва уловимо расширились, недоверие сменилось удивлением, а затем и непониманием.
– Вы в него влюблены.
Он не спрашивал, но я все равно ответила:
– Нет.
Сказала как отрезала, и снова уставилась на сцену: в зале по-прежнему царила напряженная грусть, но я больше не была ее частью. Ничего не изменилось, просто ушел настрой. Сложно окунуться в выдуманный мир, когда реальный обрушивается на плечи всей своей тяжестью. Сложно проникнуться чужой трагедией, когда тебя саму рвет на тряпочки. Хотя если так подумать, она тоже была влюблена, и ничем хорошим это не кончилось.
– Вы расскажете мне, что задумали?
– Нет.
Он замолчал, а я старалась не рассматривать ложи, в которых темный бархат мешался с позолотой. Приходилось себя одергивать, потому что нет-нет, но взгляд нырял в зал, скользил по лицам в тщетной попытке разглядеть мужа. А потом я вспоминала, что он не один, и радовалась, что мне это не удалось.
Весть о смерти героини оказалась ложной – ее подтасовал брат невесты, но герой, разумеется, ничего не проверил, отказался от своего рода и предстоящей женитьбы, уехал далеко-далеко и всеми силами искал смерти. Когда до нее дошли слухи о его бесстрашии, граничащем с безрассудством, она отправилась за ним, и всякий раз не успевала самую капельку. Его магия целителя в эти страшные времена была бесценна, он постоянно находился в местах катастроф или в самой гуще разгорающихся болезней. Однажды оказался в городе, который невероятное по силе землетрясение разрушило до последнего камня. Там она его и нашла за несколько часов до того, как город полностью ушел под землю со всеми выжившими.
Влажность на совместной арии в зале ощутимо повысилась, я же сидела с каменным лицом.
До тех пор, пока Ивар не накрыл мою руку своей.
– Вы можете на меня рассчитывать, – просто сказал он.
– Ну разумеется. Вы же не можете отказать лорду Фраю.
– Хотел бы я посмотреть на того, кто может ему отказать.
Спустя миг у меня на глазах все-таки выступили слезы. Я чувствовала себя на редкость по-идиотски, давилась смехом на одной из самых проникновенных трагедий, но остановиться не могла. Радовало одно: меня все-таки отпустило. Отпустило не полностью, но я даже позволила себе натурально всхлипнуть и принять из его рук платок.
– Надеюсь, если я вытру глаза, мне не понадобится противоядие?
Он нахмурился, но уголки губ задрожали.
– Я оставлю этот трюк вам. Так что вы хотите сделать?
Герои отмучились, и зал взорвался шквалом аплодисментов.
Я самую капельку подалась вперед и прошептала так, чтобы слышал только Ивар:
– То, что должна была сделать сразу. Развестись.
6
Вырваться из оперного театра после представления не проще, чем из переполненного вагона третьего класса. Пестрый людской поток тек бесконечной рекой. Перед глазами мутилось, но, к счастью, рядом был Ивар. Он держал крепко, не сказать даже, что держал – скорее, поддерживал. Я же смотрела исключительно под ноги и надеялась только на то, что больше не увижу Анри. По крайней мере, сегодня. Миновав залитые светом лестницы, мы уже направлялись к выходу, когда к нам подскочил капельдинер в форменном темно-красном сюртуке с черными манжетами.
– Мадам Феро, прошу прощения. Вам письмо от графини д’Ортен.
Я приняла из затянутой в белоснежную перчатку руки бледно-голубой конверт. Благоухал он тонким ароматов цветов, точно мы разом перенеслись на весенние горные луга. Если честно, не представляю, как пахнут горные луга весной, но по ощущениям приблизительно так. На природе все окрестные шмели были бы моими, а заодно пчелы и осы.
Я поблагодарила кивком головы и спрятала конверт в ридикюль.
– Не хотите прочесть?
– Не здесь.
Стоило оказаться на улице, вздохнула с облегчением и запрокинула голову. Яркий свет, льющийся из окон оперы Руале, не позволял увидеть звезды, небо над нами было темнее самых черных чернил. Поданный экипаж остановился прямо напротив входа, Ивар помог баронессе взойти на подножку, а после обернулся ко мне. Я представила, как бодро трясусь по мощеным ольвижским улицам, беседуя на светские темы, потом поднимаюсь в номер, чтобы предаться воспоминаниям о случившемся, и мне поплохело. Слегка.
– Я лучше пройдусь.
– Одна? По улицам Ольвижа? В такое время?
– Тут недалеко.
Ивар покачал головой, будто всерьез сомневался в моих умственных способностях.
– Тетушка, вы не возражаете, если я провожу графиню де Ларне?
– Разумеется, нет, – она помахала мне и расплылась в улыбке, – буду рада снова свидеться, милая.
Я выдавила ответную – надеюсь, она не выглядела так, будто я зажевала десерт свежей кисликой – северной ягодой с говорящим названием, Ивар захлопнул дверцу и махнул извозчику. Экипаж отъехал, на смену ему подкатил следующий, мы же направились по улице в другую сторону – туда, где под мостами в черной воде Лане переливались зыбкие светлячки фонарей. Идти было не то чтобы близко, но и не очень далеко: сразу за мостом князя Лунгера квартал до рю де Руан, а там уже по прямой.
– Вы это всерьез?
Признаться, ждала этого вопроса. Хотя ответа на него не было, равно как и на многие другие. В частности, как я смогу играть рядом с Анри, когда вся моя выдержка рассыпается тленом, стоит мне взглянуть в его глаза. Я почти убедила себя в том, что все получится, но разговор в нише срезал мою уверенность под корень, как неопытный садовник кустовую розу.
– Серьезнее некуда.
– Развестись? Именно сейчас?
– Согласна, это надо было сделать намного раньше.
– То, что вы творите, не поддается никакому описанию.
– Если бы я творила то, что описанию поддается, он бы ни за что мне не поверил.
– Не стоит все рушить, Тереза.
Я чуть было не сказала, что все рухнуло уже давно, но вовремя опомнилась. Он говорит о другом, я же просто смешна. От злости на себя захотелось побиться головой о бронзовые перила – благо мы как раз взошли на мост. Подсвеченные фонарями прямоугольные колонны возвышались над нами подобно окаменевшим колоссам, а застывшие на них изваяния в светлых мраморных тогах слепо и бесстрастно взирали вниз. Мимо с грохотом прокатил экипаж, поглотивший шаги немногочисленных прохожих и шелест платья.