– Я чувствую себя авантюристкой! – хихикнула Грейс. – Откладывать столь важную покупку до последней минуты!
– Знаю! Мы нарушаем все традиции, Грейси.
Бал в «Кворуме» действительно считался главным светским мероприятием сезона. Празднуемый в первых числах июня, он открывал летний сезон для привилегированной элиты Манхэттена. Спустя неделю начинался массовый исход в Ист-Хэмптон. Большинство женщин, получивших приглашение на завтрашнюю ночь в «Плазе», обдумывали свои туалеты, как генералы, планирующие военную кампанию. За несколько месяцев. Заказывали шелка из Парижа и бриллианты из Израиля. Неделями голодали, чтобы живот стал как можно более плоским.
Конечно, в этом году придется затянуть пояса. Все только и говорили о плачевном состоянии экономики. Утверждали, что жители Детройта вышли на улицы. В Калифорнии тысячи безработных поставили палатки вдоль берегов Американ-Ривер. Заголовки газет вопили, предвещая беду. Но для Грейс Брукштайн и ее приятельниц ничто не могло сравниться с тем шоком, который они испытали, услышав о банкротстве «Леман бразерс». Катастрофа казалась пулей, пролетевшей в опасной близости. Майкл Грей, зять Грейс, за одну ночь стал нищим. Это был настоящий кошмар!
– В этом году бал нужно проводить в иной тональности, – сказал Ленни жене. – Люди больше, чем когда бы то ни было, нуждаются в деньгах, которые мы сумеем собрать.
– Разумеется, дорогой.
– Но при этом не стоит пускать пыль в глаза. Сочувствие. Сочувствие и сдержанность. Вот наши ключевые слова.
Грейс с помощью Онор выбрала ОЧЕНЬ сдержанное черное шелковое платье «Валентино». А ее лодочки от Лабутен?! Сама простота! Ей не терпелось показаться во всем этом Ленни.
Скользнув в постель рядом с мужем, Грейс выключила лампу на тумбочке.
– Секунду, милая.
Ленни перегнулся через нее и снова нажал на кнопку выключателя.
– Мне нужно, чтобы ты кое-что подписала. Где это…
Он порылся в бумагах, разбросанных на его стороне кровати.
– А, вот оно!
И протянул Грейс документ. Та взяла ручку и уже собиралась поставить росчерк, когда Ленни покачал головой и рассмеялся.
– Вот это да! Даже не прочтешь?
– Нет. Зачем мне?
– Ты даже не знаешь, что подписываешь, Грейси! Разве отец никогда не советовал тебе не ставить подписи неизвестно на чем?
Грейс подалась к мужу и поцеловала.
– Конечно, советовал. Но, дорогой, ведь ты все прочитал, верно? Я доверила бы тебе свою жизнь, Ленни. И ты это знаешь.
Ленни улыбнулся. Грейс говорила праву. Он знал. И каждый день благодарил за это Бога.
На углу Пятой авеню, перед культовым фасадом «Плазы» в стиле бо-арт, собралась целая армия представителей прессы. Ленни Брукштайн давал бал сезона, на который собрались самые яркие звезды. Миллиардеры и принцы, супермодели и политики, актеры, певцы, филантропы. И причиной такого рвения вовсе не было горячее желание помочь бедным. У приглашенных имелось нечто общее. Все они были победителями.
Одними из первых прибыли сенатор Джек Уорнер и его супруга Онор.
– Еще раз обогните квартал! – рявкнул сенатор водителю. – Какого черта вы приехали так рано?
Водитель неслышно вздохнул. «Десять минут назад ты из себя выходил, требуя прибавить скорость, – подумал он. – Пора бы уже решить, чего ты хочешь, задница немытая!»
– Да, сенатор Уорнер. Прошу прощения, сенатор Уорнер, – пробормотал он вслух.
Онор украдкой изучала разгневанное лицо мужа. Он весь день рвет и мечет. С тех пор как вернулся после встречи с Ленни. Хоть бы не испортил сегодняшний вечер!
Онор пыталась быть понимающей женой. Она знала, что политика – тяжелая профессия и стрессов не избежать. Достаточно сложно ей приходилось, когда Джек был конгрессменом. Но с тех пор как его избрали в сенат (в поразительно молодом возрасте: всего тридцать шесть!), дела пошли еще хуже. Весь мир считал Джека Уорнера республиканским мессией, вторым пришествием Джека Кеннеди нового тысячелетия. Высокий блондин с точеными чертами лица, мужественным подбородком и пристальным взглядом синих глаз, сенатор Уорнер был предметом обожания электората. Особенно женской части. Политик провозглашал незыблемость порядочности, морали, старомодных семейных ценностей, горой стоял за сильную, гордую Америку, которая, что тревожило многих избирателей, рушилась под ногами.
Достаточно было увидеть в выпуске новостей сенатора рука об руку с прелестной женой и двумя светловолосыми дочерьми, чтобы у зрителей вновь возродилась вера в Американскую Мечту.
Ах если бы они только знали!
Миссис Уорнер едва заметно качнула головой.
Но откуда им знать? Никому и в голову не придет…
– Тебе нравится мое платье, Джек? – робко спросила она.
Сенатор повернул голову, пытаясь вспомнить, когда в последний раз испытывал желание к жене. Странно, ведь в ней нет ничего непривлекательного. Довольно хорошенькая. Не жирная. И фигурка вполне…
На самом деле Онор была более чем хорошенькая: широко поставленные зеленые глаза, белокурые локоны, высокие скулы, – недаром в обществе она слыла красавицей. Не такой, как ее сестра Грейс, но тем не менее…
Сегодня она была затянута в узкое платье без бретелей от Валентино, цвета морской волны, в тон глазам. Мужчины сойдут с ума, увидев ее в таком наряде. На взгляд любого стороннего наблюдателя, Онор Уорнер выглядела чертовски сексуально.
– Неплохо, – резко бросил Джек. – Сколько стоило?
Онор прикусила губу.
Она не должна плакать! Иначе потечет тушь!
– Платье взято напрокат. Как и изумруды. Грейс нажала на соответствующие кнопки.
– Как великодушно с ее стороны! – горько усмехнулся сенатор.
– Пожалуйста, Джек!
Жена осторожно коснулась его колена, пытаясь успокоить, но он отбросил ее руку, постучал в стеклянную перегородку и велел водителю:
– Поезжайте к «Плазе». Раньше начнешь, раньше закончишь.
К девяти часам в большом бальном зале «Плазы» яблоку негде было упасть. По обеим сторонам, под идеально реставрированными арками, стояли столы, сверкавшие ярко начищенным серебром.
Свет люстр играл на бриллиантах дам, восхищавшихся туалетами от-кутюр друг друга и обменивавшихся кошмарными новостями насчет последних финансовых проблем несчастных мужей.
– В этом году мы ни в коем случае не сможем позволить себе Сен-Тропез! Не получится.
– Гарри собирается продать яхту. Можете поверить? Он так ее любил. Наверняка сначала продал бы детей, если бы кому-то вздумалось их купить!
– Слышали о Джонасах? Только что выставили на продажу городской дом. Люси хочет за него двадцать три миллиона, но при теперешнем рынке?! Карл считает, что им очень повезет, если удастся получить половину!