Наш Казанова пытается завязать разговор, но фермерская женушка лишь молча качает головой — болтовня отвлекает ее от дороги. Мишлен ни чуточки не смущается и трещит как заведенный, пока маскианка не закрывает ему рот своей по-паучьи длинной и тонкой рукой.
— Сделай од’лжение, заткнись. Ты же не хочешь, чтоб мы п’ревернулись?
Волшебный изгиб ее локтя приковывает к себе взгляды. Мы в восхищении.
— Никак нет, мэм, — рапортует Мишлен с идиотской улыбкой.
После этих слов он садится на корточки за водительским креслом и мгновенно засыпает.
Генерал-майор Квак сильно мучается, но стойко переносит боль. Сломанная рука мешает снять с него гермоскаф. Мне удается отыскать аптечку. Помеченная красным крестом коробка лежит в ящике рядом с фильтрами. Мы с Теком даем корейцу морфин. Вчерашний день, конечно, но сейчас любое обезболивающее сойдет. Я оглядываюсь в поисках кислородного мешка или гермоскотча. Костюм генерала порван в нескольких местах — либо латаем гермоскаф подручными средствами, либо заворачиваем корейца в кислородный мешок целиком, либо Квак остается в автобусе. Что скажет фермерская женушка, когда увидит, что мы не только поживились запасами воздуха и воды, но и растащили ее ремонтный набор?
В голову лезут мрачные мысли. Как маскианка оказалась в пустыне, одна-одинешенька? Зачем помогает нам? Чего доброго, передумает и вышвырнет нас точно ссаных котят. В самом деле, какой ей прок от космодесантников? Колонисты всегда соблюдали нейтралитет, но вдруг сейчас им выгоднее переметнуться на сторону антагов? У них одна цель — выжить. Может, я поступил бы так же на их месте. Удивительная штука: как только радость от чудесного спасения притупляется, мир снова видится тебе в черном цвете.
Дорога идет почти вертикально в гору. Автобус кренится в стороны, подвеска стонет и визжит, и колеса гремят как стальной барабан.
Вряд ли я смогу уснуть.
Я просыпаюсь от того, что маскианка останавливает автобус, вылезает из водительского кресла и осторожно пробирается мимо нас по салону. Замечает, что у меня открыты глаза.
— Нужно пересчитать, ско’ко пр’пасов п’трачено, ско’ко остал’сь.
— Помочь тебе?
— Обойдусь.
Она осторожно тормошит генерала, но тот без сознания.
— К’таец?
— Он из Кореи.
Я с трудом выбираюсь из кучи спящих вповалку товарищей, встаю во весь рост и тут же бьюсь головой о потолок. Как маскианка умудряется двигаться с такой грацией, даже согнувшись в три погибели? Боже, до чего хороша! Во всем мире не найдется девушки красивей!
Она одаривает меня презрительным взглядом.
— Я — песчаная вдова. Зна’шь, что ‘то значит?
Я качаю головой.
— Сх’ронила трех мужей с тех пор как мне девять исполн’лось. Тут т’бе н’чего не обломится, с’лдат.
— Я не солдат, мэм. Я космодесантник.
В пересчете на земной возраст она вышла замуж в восемнадцать. С тех пор вряд ли прошло больше пары лет.
— Мое имя ты знаешь. А как зовут тебя?
Девушка кидает на меня еще один колючий взгляд, потом отворачивается.
— Тил Макензи из Зеленого л’геря. С’кращение ‘т Тилулла.
— Звучит красиво.
Казах проснулся и слушает наш разговор. Ви-Деф и Тек совещаются о чем-то в дальнем углу. Бойцовый Петух скорчился пополам — когда вода в гермоскафе протухает, в мышцах начинает вырабатываться молочная кислота. Ощущения такие, что врагу не пожелаешь. Подполковник с трудом распрямляет спину, гримасничая от боли.
— Расскажи нам о штольне, — требует он.
Тил — фермерская женушка, песчаная вдова, неприступная красотка, ставшая еще желанней после того, как она меня отшила, — мотает головой.
— П’том, к’гда приедем.
Она защелкивает экран шлема и проверяет герметичность своего ярко-зеленого костюма. Гермоскаф старый, громоздкий, явно с чужого плеча. Разноцветные вставки говорят о том, что его удлиняли, подгоняли под рост Тил. Предыдущий владелец был гораздо ниже.
— Багги з’буксовал, а нам еще пять’сят метров ех’ть. П’толкнуть н’до. Осилите?
От желающий отбоя нет. Бойцовый Петух берет с собой тех, кто пободрее, в том числе меня. Мы толпимся в шлюзовой камере и по одному выходим наружу. Нашим гермоскафам изрядно досталось. Если сейчас ни один из них не даст течь, это будет чудо из чудес.
Райские врата открываются
В американских школах учат, что марсианские колонии состояли поначалу из мультимиллионеров и их ближайших друзей. Большинство первых переселенцев погибло, а оставшиеся предложили оплатить перелет на Марс для всех желающих. Но слухи о вымирающих колониях отпугивали добровольцев. Земля чертовски далеко, и никто не поможет, когда ты загибаешься на Красной планете. Джеймстаун и Кроатон
[11] на новый лад.
Но выжившие проявили стойкость. Они быстро учились, не пасовали перед трудностями и со временем добились-таки своего: их поселения разрослись и начали процветать, а сами они стали героями в глазах землян.
А потом на Марс хлынула третья волна переселенцев, и кого только она не включала. Экстремисты, считающие Землю чересчур цивилизованной: слишком много запретов и условностей, слишком много дураков. Нелюдимые индивидуалисты в поисках уединения. Политические радикалы. Ученые, пытающиеся усовершенствовать человеческий ген и вывести на Красной планете новую расу с более развитым интеллектом. Фанатики всех мастей, одержимые желанием превратить Марс в спагетти-вестерн. Мой школьный учитель мистер Вагнер, убежденный либерал, называл колонистов отбросами общества. Но Красная планета все равно будоражила наши сердца. Форпост человечества борется за выживание на краю Вселенной. Романтика. Мечта любого мальчишки.
Профессор по стратегии на КЛУ дополнил картину: «Давным-давно, еще до прибытия гуру, колонисты отказались платить налоги и попытались объявить Марс и его орбиту свободной от влияния Земли зоной. А потом началась война и правительство запретило использовать космодромы для гражданских целей. Колонисты взбунтовались и перестали оплачивать радиосвязь с Землей. Межпланетное сообщение оборвалось. Наступила тишина. Информационная блокада.
Мы примерно знаем, где живут колонисты, но нам запрещено вступать с ними в контакт, применять против них оружие и реквизировать их технику. Последнее допускается, но лишь в исключительных случаях и с разрешения МКК».
В те времена нами еще управлял Международный космический комитет. Позже Германия, Канада и все страны Южной Америки вышли из его состава, а США раскололись на два враждующих лагеря: сорок американских штатов, больше всех зарабатывающие на гуру-технологиях, ратовали за продолжение войны, десять — в основном Юг и Средний Запад — выступали за перемирие. Куба, получившая статус штата лишь несколькими годами ранее, заявила о своем нейтралитете.