Маред подумала, не попросить ли мучителя вернуть свет от бра, но это значило признаться в слабости. И еще неизвестно, не решит ли Монтроз это использовать? Нет уж. И решившись молчать до последнего, она легла. Не к самому изголовью и подальше от той стороны, где стоял канделябр. Ну, свечи… Подумаешь… Они же стоят. Далеко. Просто сами по себе. А что с той стороны тянет теплом и запахом горячего воска с какими-то душистыми добавками, так это тоже можно вытерпеть, если не смотреть. Это куда проще вытерпеть, чем зажигалку в руках Монтроза. Которую тот, налюбовавшись, положил на кресло рядом со стаканом. Маред облегченно вздохнула, стараясь, чтоб это было незаметно. И вообще, ей сейчас будет не до свечей.
Монтроз сел рядом. Одним щелчком замкнул на правом запястье Маред наручник и, протянув цепь через резную спинку кровати, приковал левую руку. Подергал наручники, проверяя.
– Не жмет?
– О, что вы, все замечательно, – съязвила Маред.
– Вот и хорошо, – улыбнулась невозмутимая сволочь.
Маред закрыла глаза, но по щеке тут же легонько похлопала ладонь.
– Открой глаза, девочка. Я хочу, чтобы ты меня видела.
Подняв тяжелые веки, Маред с трудом вдохнула, уставившись мимо Корсара в темноту спальни. Спокойствие предательски исчезло, изнутри снова накатывала паника и липкий горячий стыд. Привязаны только руки, но она все равно беспомощна, и как же это страшно, оказывается.
– Ноги раздвинь. Вот так. И в коленях согни. Хорошая девочка. И очень красивая.
Лицо уже горело не хуже онемевшего и пылающего зада. Щеки, уши, шея… Эмильен звал ее красоткой, но он любил и видел в ней что-то особенное. Нет, Маред и до него не считала себя уродиной, но мужского внимания всегда избегала. Мужчины опасны, а она беззащитна. Рядом с Эмильеном она не боялась ничего, но теперь… Теперь Маред была только рада стать как можно незаметнее, и в Университете это отлично получалось. Кто обращает внимание на Чернильную Мышь? Только тот, кому срочно нужна контрольная работа.
А Монтрозу она нравилась. Он держал лицо непроницаемым, смотрел равнодушно, как на пустое место, но глаза – Маред видела – блестели от желания. Корсар ее хотел – и это страшило. А еще его наклонности… Настоящий мужчина, порядочный и достойный любви, должен быть ласковым и нежным. Все-таки женщины – хрупкие существа, об этом твердили все вокруг. Монтроз пугал почти как пламя. В детстве отец однажды повез Маред на море: врач посоветовал. Она была мала и запомнила только, как первая же волна подхватила ее и потащила за собой в море, крутя, как щепочку. Вот такой волной был Корсар Монтроз…
– Ну что, девочка. Скажи что-нибудь, – велел Монтроз, усаживаясь рядом.
Усмехнувшись, он заглянул ей в глаза, небрежно и легко поцеловал. Одна рука ласково и совсем не страшно взъерошила растрепавшиеся волосы Маред, а вторая легла ей между раздвинутых ног, не позволяя сжать их.
Маред молчала. Ее обволакивал чужой запах: теперь куда меньше тянуло одеколоном и сильнее – самим Монтрозом: сильным, здоровым мужским телом. Запах свежести от его волос, теплое дыхание на шее и лице Маред, умелые и совсем не грубые пока прикосновения. Стыд мешал осознать происходящее, и это было даже хорошо, потому что Маред не хотела его осознавать, но Корсар прикасался к ней совсем не так, как Эмильен. Тот даже в страсти был нежен и почти робок, у него никогда не было таких отвратительно властных манер. Эмильен… вот бы получилось представить, что она с ним. Может, тогда это не будет изменой?
Маред закрыла глаза – теперь уже на законных основаниях, потому что ее снова поцеловали: властно, горячо и очень умело. Невольно подчиняясь наглым губам, Маред приоткрыла рот и тут же протестующе мотнула головой – внутрь скользнул кончик языка Монтроза. Гадость какая! Она отстранилась. Попыталась, точнее. Руки не пустила цепь, а голову – ладонь Корсара. Вторая… Вторая хозяйничала у нее между ног, и Маред сначала хныкнула, а потом тихонько заскулила от ощущений, которые сама не смогла понять. Больно? О нет! Точно не больно! Горячо, очень горячо. И что-то тянет внутри живота, поднимаясь все выше, разливаясь по телу кипятком стыда. Пальцы Корсара гладили ее медленно и совершенно бесстыже, находя такие местечки, о которых она сама никогда и не думала. Вот они обвели самое сокровенное, потайное, которого Эмильен никогда не касался, щадя ее порядочность… Всхлипнув, Маред неожиданно для себя расслабилась и даже чуть-чуть развела ноги… Тут же, откликаясь на это движение, ласкающий ее палец нащупал что-то… какое-то место, скользкое и плотное, как нераспустившийся бутон… Маред захлебнулась глотком воздуха – ее насквозь пронзила маленькая горячая молния. Протестующе охнув, она снова дернулась – но кто бы позволил? Снова поцелуй, беззастенчивый, хозяйский – и вот уже чужой язык во рту ласкает ее губы изнутри…
Оторвавшись от губ Маред, Корсар улыбнулся торжествующе, дал ей отдышаться, не прекращая гладить и мягко тереть внизу, прошептал:
– Нравится, девочка моя? Я же вижу, что нравится. Давай, попроси. Попроси сделать тебе хорошо.
Еще мгновение назад потерявшуюся в ощущениях Маред словно окатило холодной водой. Попросить? Думаешь, я разомлею от твоих поцелуев? И сама, по своей воле… Сволочь, чтоб тебя! Да лучше бы ты не ласкался, а просто, молча… Нет, тебе поиграть надо!
Набрав полную грудь воздуха, она приподнялась, насколько позволяла цепь и выдохнула в лицо Монтрозу:
– Пожалуйста. Прошу вас… Идите вы сами к кому-нибудь на… мужское достоинство! Ма-а-астер…
Изумление, промелькнувшее на лице Монтроза, дорогого стоило. Может, даже, всего того, что с ней сейчас сделают. Но Маред уже было все равно. За такое не жалко и опять ремня получить. Или просто ударит?
Но Монтроз даже не попытался поднять на нее руку. Просто отпустил, прекратив ласкать. Сел рядом, улыбнулся. Весело и ласково, словно получил комплимент. И вот ту Маред впервые стало по-настоящему страшно. А королевский стряпчий, наклонившись к ее лицу, сказал четко и ясно, сверкая серебром совершенно сумасшедших глаз:
– Не хочешь по-хорошему, да? Что ж, тогда будет по-моему. Кажется, ты забыла, кто здесь подарок на день рождения.
Вот дура языкастая… Замерев, Маред смотрела в глаза мужчины, понимая, что сама напросилась на неприятности. Может, извниться? Поздно. И глупо. Она глубоко вдохнула, пытаясь расслабиться. Не помогло: живот скрутило судорогой страха. Монтроз ее пару мгновений молча смотрел на нее, потом легко и гибко встал с кровати. Не шевелясь от ужаса, Маред смотрела, как он возвращается с жуткого вида плетью из черной кожи, разлохмаченной на несколько хвостов… А это что? Кляп?!
– Я вот думаю, – совершенно обыденным тоном сказал Монтроз, снова присаживаясь рядом, – затыкать тебе рот или нет? С одной стороны – стоит. В гостиной не слышно звуков из спальни, но криков я сам не люблю. С другой – вдруг тебе захочется сообщить, как ты сожалеешь о своей наглости и глупости? Попросить прощения, предложить искупить вину… Обидно было бы лишить тебя такой возможности. Что скажешь, девочка?