— Она так уплетала сегодня за завтраком, — говорит Клер. — После прохладной ночи у нее зверский аппетит.
Жюдит снова подбежала к матери. Мария притягивает ее к себе, разглядывает, потом отпускает, резко, почти отпихивает. Жюдит привыкла. Пусть мать посмотрит на нее, пусть потом толкается, если ей так нравится; она убегает, кружит одна по залу и поет.
— Нам надо не слишком поздно приехать в Мадрид, — говорит Клер. — Хорошо бы до темноты. А то будут проблемы с комнатами.
Мария, словно спохватившись, встает и направляется в конторку. Ванные комнаты свободны. Как хорошо под душем. И время проходит. Мария смотрит на свое тело — нагое и одинокое. Что, в конечном итоге, можно спасти, если увезти во Францию Родриго Паэстру? Он спит среди океана пшеницы. Вода стекает по груди, по животу, как хорошо. Мария ждет, ждет, чтобы утекло время, и вода тоже, они неиссякаемы. Разумеется, смягчающие обстоятельства будут признаны в деле Родриго Паэстры. Его ревность к Пересу будет принята во внимание. Что еще можно сделать для Родриго Паэстры — только принять во внимание эту ревность, заставившую его убить.
В ресторане Марию ждет одна Клер.
— Пьер пошел расплатиться, — объясняет она. — И сразу же поедем.
— Какая ты красивая, — говорит Мария. — Клер, ты очень, очень красивая.
Клер опускает глаза. Медлит, потом все-таки произносит эти слова:
— Когда они кончили искать этого беднягу, и часу не прошло, начали уезжать машины, одна за другой. Невозможно было уснуть. Ну, то есть очень трудно. Но все-таки…
— В котором часу это было?
— Точно не знаю, было еще темно. Они подняли свист по всему городу. А вон там что-то грохотало на крыше, от ветра, что ли. Они так злились, просто кипели. Мы уснули поздно.
— Очень поздно?
— По-моему, солнце уже взошло. Да. Я лежала и видела небо. Мы с Пьером говорили, говорили, кажется, до самого рассвета.
Клер ждет. Мария не расспрашивает ее. Возвращается Жюдит. Клер любит Жюдит, дитя Пьера.
— Грозы больше не будет никогда, — говорит она Жюдит. — Не надо бояться.
— Никогда?
Никогда, обещают ей. Она убегает путешествовать дальше по коридорам отеля. Возвращается Пьер. Все готово, говорит он. Он заполнил гостевые карточки. Извиняется, что заставил их ждать. И умолкает. Клер не смотрит на него с утра. Она курит, опустив глаза. Нет, они не пришли друг к другу, не пришли даже до рассвета, в темноте коридоров. Мария ошибалась. Если они не смотрят сегодня друг на друга, как вчера, если каждый избегает взгляда другого, то лишь потому, что они признались друг другу в своей любви, признались шепотом, когда небо порозовело над пшеничными полями, когда незримо вернулась к ним Мария вместе с этим душераздирающим рассветом, невыносимым уже потому, что так сильна эта новая любовь. Что делать с Марией, что?
— Надо все-таки заглянуть в Сан-Андреа, — говорит Пьер. — Два подлинных Гойи. Зайдем, хотя бы для того, чтобы не жалеть потом.
Входят какие-то люди. Женщины. Пьер ни на кого больше не смотрит.
— Я устала, — вздыхает Мария. — Идите, я подожду вас.
— Что же ты пила? — спрашивает Клер.
— Бутылку коньяка. Я подожду вас в машине. К полудню мне станет лучше.
Они обменялись быстрым взглядом. И об этом они, наверно, говорили ночью и в который раз надеялись, что Мария образумится. И надеялись, и порадовались бы, будто она чем-то занята вдали от них, а не погружена в свое новое горе.
Они спускаются по лестнице. Прохлада после душа так мимолетна, и, когда Мария выходит в знакомый двор, снова наваливается усталость, неодолимая, как рок. Сколько понадобится сил, чтобы вырвать Родриго Паэстру из пшеницы, с его пшеничного ложа. Придется все им рассказать, встать на пути их нарождающегося желания, не ехать в Мадрид, где должна свершиться сегодня вечером их любовь. Мария смотрит, как они укладывают вещи в машину, — она не помогает им, — и они смеются, выполняя вдвоем эту мелкую поденщину, от которой Мария бы стонала.
Она садится впереди, рядом с Пьером. За ее спиной Клер, ни о чем не спрашивая, складывает валявшийся на сиденье плед. Мария видит, как она это делает, но ничего не объясняет. Они едут через городок, тем же путем, что и Мария ночью. Одиннадцать часов. Четверо полицейских еще несут охрану на площади; после ночи бесплодных поисков они так же вымотаны, как и Мария. Церковь Сан-Андреа тоже на площади. Рядом с мэрией. Тела убитых, должно быть, еще там. Их охраняют.
— Они так и не поймали его, — говорит Пьер.
Он останавливает машину в тени, напротив кафе, которое было открыто этой ночью. Очередная церковь. Очередной Гойя. Очередные каникулы. Зачем, от чего спасать Родриго Паэстру? Каким будет на сей раз кошмарное пробуждение Родриго Паэстры? Забрать это тело из пшеницы, бросить его в машину, бросить на растерзание неутоленному желанию Клер. Десять минут двенадцатого.
— Нет, правда, — говорит Мария, — я так устала, я останусь здесь.
Клер уже вышла из машины с Жюдит. Пьер не закрывает дверцу, ждет Марию.
— Всего десять минут, — говорит он. — Ты можешь, Мария, идем.
Нет, она не хочет. Он хлопает дверцей. Втроем они идут к церкви Сан-Андреа. Входят внутрь. Мария больше не видит их.
Настанет полдень, и Родриго Паэстра поймет, что его бросили. Мария на минуту закрывает глаза. Вспоминает его? Да. Она вспоминает его взгляд, как его глаза смотрели на пшеничные поля, не узнавая их, и другой взгляд, когда глаза открылись в солнечных лучах. И она открывает глаза и видит двух ребятишек, которые завороженно смотрят на «Ровер». А их все нет. Наверно, обнаружили там еще что-нибудь, кроме Гойи, древность какую-нибудь. Она видит: держась за руки, они любуются вдвоем другими пейзажами. Вплывают в открытые окна дальние холмы и долины, леса, деревушка, стадо коров. Над лесом в закатном свете парят ангелы, идет стадо, поднимаются дымки от деревушки на холме, и воздух над этими холмами напоен их любовью. Озеро вдали — оно синее, как твои глаза. Они держатся за руки и смотрят друг на друга. В тени, говорит он, как это я раньше не замечал, твои глаза еще синее. Как это озеро.
Марии надо встать, надо пойти выпить мансанильи в этом баре — вот он, прямо напротив. У нее уже дрожат руки, она представляет себе, как алкоголь обжигает горло и растекается теплом по телу — ощущение такое же сильное, как от струящейся по телу воды в душе. Если они сейчас не вернутся, она пойдет в этот бар.
Они возвращаются. Между ними вприпрыжку бежит Жюдит.
— Там не только Гойя, — сообщает Пьер. — Ты зря не пошла.
Клер открывает дверцу. Мария жестом останавливает ее. Пьер стоит к ней вплотную.
— Сегодня ночью, — начинает Мария, — ночью, пока вы спали, я нашла этого парня, которого искала полиция, Родриго Паэстру.
Клер сразу становится очень серьезной.