Бандит теперь не орал и не лягался, как бешеный мул, а был настроен на вполне мирную беседу. Он все время улыбался, обнажая ровные белые зубы, и возникало ощущение, что он хочет нас покусать.
– Вот спросить тебя хочу, – он говорил со мной, как с главным, не обращая внимания на остальных. – Ты нас совсем дикими считаешь?
Я не ответил, только неопределенно пожал плечами.
– А ты так по глупости считаешь. Вон, Малик, окончил в Англии университет. Рауф во Франции выучился, всякую технику знает лучше, чем Коран. Они умные. А ты нас дикарями считаешь.
Он говорил то с обидой, то со злостью, то с вызовом, а то будто оправдываясь. Была в нем первобытная наивная непосредственность и искренность, что вызывало даже некоторое умиление. Думаю, я его ласково потрепал бы по щеке и угостил шоколадкой, прежде чем выпустить в брюхо пару пуль.
– Дикие! – сокрушался нигериец. – Если ты белый, у тебя все дикие, да?
– Нет, – покачал я головой. – Не все.
Судя по тому, как он напирал на меня, они были в курсе всех разговоров, которые мы вели между собой в камере. Скорее всего, там были микрофоны. Тот же самый Рауф из Франции, который электронные схемы читает с гораздо большим удовольствием, чем священные суры, и постарался. А перевести с русского на арабский тут есть кому.
– Университет – это значит далеко не дикарь, – назидательно продолжил Черный Хаким. – Вот ты оканчивал университет?
– Нет, – честно признался я.
– А Малик окончил. Так кто из вас дикарь?
– Очень рад за вас. Может, еще подучитесь немного и перестанете людей убивать.
– Нет, не перестанем. Это не убийство, а джихад. Утверждение шариата.
– Аллаху Акбар, – поддакнули шестерки…
Продолжить столь занимательную беседу нам не дали. Появился малолетний моджахед, что-то прошептал на ухо своему командиру. Черный Хаким поднялся со своего кресла и ушел, оставив нас без собеседника.
Мы сидели тихо, чтобы не настораживать и не злить охранников – они были все на нервах, и кто-то из них вполне мог продырявить наши шкуры. А своя шкура ближе к телу.
Так в напряженном молчании мы провели минут десять.
А потом на сцене появился Песчаный Лев.
Внешность он имел непрезентабельную. Типичное дитя южных народов – гладко выбритый курчавенький обладатель огромного горбатого носа марки «шнобель». Такой типаж будет органично смотреться хоть в синагоге, хоть в мечети, хоть на рынке стройматериалов в Подмосковье. Зато гордый, как императорский пингвин. В песчаном камуфляже, сбоку кобура с увесистым пистолетом, на голове форменная натовская кепка. За ним, согнувшись вопросительным знаком, что-то шепотом втирая, семенил Черный Хаким. Еще чуть следом тащился наш предатель Бек. Оружия ему не вернули, но зато отдали в знак расположения семейный кинжал. Чеченец был насупившийся, как сыч, и не слишком довольный, но когда нигериец его о чем-то спросил, расплылся в елейной улыбке. Очки зарабатывает, лизоблюд!
Значит, сам Песчаный Лев соизволил говорить с нами. Эх, эмир, сколько же мы нервов и калорий сожгли, пытаясь тебя найти. И вот встреча состоялась. А руки мои связаны. И оружие изъято. Жалко, но такова реальность. И нужно исходить из нее.
Из мечети выгнали всех посторонних – осталась только охрана эмира. Недалеко от Песчаного Льва стоял женоподобный молоденький парень в просторном сером балахоне, в руке он держал кейс – в таких обычно монтируют спутниковые телефоны. Ну что ж, парню поручили важную работу. Во всяком случае, он очень горд своей ролью.
Разговор с Песчаным Львом не отличался затейливостью, не было в нем никакой борьбы умов. Эмир просто осведомился, хотим ли мы жить или предпочитаем, чтобы нас жестоко казнили – его помощники большие специалисты в причинении мучительных летальных исходов. Я объявил, что лучше, конечно, поговорить. А еще лучше – договориться.
– Что вы ищете на моей земле? – спросил эмир.
Отпираться смысла не было, поэтому я ответил просто:
– Тебя.
– Зачем я вам понадобился?
– Ты нам не нужен.
– Не говори загадками.
– Нам нужна твоя жизнь.
– Почему моя?
– Насколько я знаю, перед наступлением было заброшено несколько диверсионных групп с целью обезглавить военное руководство Халифата. Ты – наша цель.
– Даже так!
– Гордись. Немногие удостоились такой высокой чести.
Черный Хаким уважительно зачмокал и забормотал что-то о признании великих заслуг хозяина со стороны неверных, но эмир не обратил на него внимания. Зато очень внимательно смотрел мне в глаза.
– Что ты знаешь о «Слезах Аллаха»? – неожиданно резко спросил Песчаный Лев.
– Наверное, Аллах горько плачет над судьбой этой земли, – пожал я равнодушно плечами – все-таки не прошли даром многолетние тренинги, учившие при любых неожиданностях ничем не выказывать своего волнения, хотя меня будто током ударило.
– Наверное, так, – задумчиво произнес эмир.
Потом сделал театральный жест, и один из его телохранителей положил на офисный стол наш тактический планшет.
– Хорошая вещь. Очень дорогая. Моя профессия компьютеры, – доверительно сообщил Песчаный Лев. – Я окончил технологический институт и подавал надежды, пока Аллах не велел мне избрать другой путь.
Он внимательно осмотрел планшет. Похоже, искал какие-нибудь сюрпризы, типа вделанной в корпус взрывчатки – такую же, какую он недавно использовал против бунтовщиков, превратив спутниковый телефон в гранату. Но в малом объеме планшетника много взрывчатки не спрячешь. Если только систему самоуничтожения, чтобы выжечь внутренности при несанкционированном доступе. А он хотел получить доступ санкционированный.
– Я бы с удовольствием полазил по этому компьютеру, – поведал эмир.
– Это будет затруднительно. Не думаю, что кто-то из твоих людей сумеет взломать его, – сказал я.
– Зачем взламывать, когда есть те, кто могут открыть его? – усмехнулся Песчаный Лев.
Я ничего не ответил.
Повисшее молчание нарушил эмир:
– Я не люблю повторять.
Вперед выступил Бек и заискивающе произнес:
– Почтенный господин, туда вводится код и прилагается отпечаток пальца на панели. Это может сделать только командир, – он кивнул в мою сторону.
– Спасибо, – произнес я ему с угрозой.
– Ну, вот как все просто, – улыбнулся эмир. – Мне почему-то кажется, что ты согласишься, русский командир. Ведь так?
Я помолчал. Песчаный Лев пытался придавить меня к полу своим тяжелым взглядом.
Вздохнув, я произнес:
– Подарить эту игрушку? Нет ничего невозможного. Но все имеет цену. Это гарантия жизни. Моей и моих людей.