– Ну да, – кивнула Таня. – Надо владеть языком так, чтобы быть в курсе всех мелочей.
– Все мелочи помнить невозможно.
– Учителя лучше знают, какой материал нам давать! – стояла на своем Таня.
– Не всегда, – тихо сказала я.
Тихо, потому что к нам приближалась Катушка с листочками в руках.
– Откуда тебе знать? – не унималась Таня. Катушка отошла, вручив нам задание. – Ты что, учительница?
– Да! – гордо сказала я. – И у меня неплохо получается преподавать язык.
Таня покосилась на меня с сомнением.
– И кому ты преподаешь?
– Не важно, – уклончиво ответила я. – Одной… особе.
– Давно?
– Ага, – легко соврала я.
Таня приподняла брови, а потом вздохнула:
– А я думала, только после института можно.
– Да это просто, – разошлась я. – Приходишь к человеку домой и болтаешь с ним на иностранном языке.
– Ого, – округлила глаза Таня, уставившись на меня и забыв о задании.
Не знаю, что на меня нашло. Мне хотелось произвести на Таню впечатление. А еще меня так все раздражало: и голод, и запах капусты, который проник и в класс. Больше всего раздражало кокетство Ольги Сергеевны с этим Володей. Ей, понимаешь ли, перед ним захотелось порисоваться, а мы, как рабы на галерах, должны писать ответы на дурацкие задания, остерегаясь удара кнута. Долой страх перед учителями!
– Так что учителем может стать каждый, – продолжила бахвалиться я, – стоит только захотеть!
Таня не сводила с меня глаз, и я наслаждалась ее вниманием.
– Страх перед учителем похож на шнурки на ботинках, – вещала я шепотом. – Завяжи потуже и иди себе спокойно куда хочешь!
– Девочки, – строго сказала Катушка, возвращаясь на свое место перед нами. – Что за разговоры?
Таня вздрогнула и уткнулась в свой листок. Я ответила Катушке спокойным взглядом, но она торопливо достала из кармана жилетки мобильный и принялась что-то на нем набирать.
Тогда и я придвинула к себе листок. Первое задание гласило: «Перевести на английский глаголы „лаять“, „блеять“ и „ржать“». Я картинно возвела глаза к небу. От Тани не ускользнула моя реакция, и она улыбнулась, не глядя на меня. Ее руки, сжимающие листок, перестали дрожать, и она углубилась в работу.
Катушка тем временем увлеченно переписывалась с кем-то по телефону. Она то широко раскрывала глаза, то подавляла улыбку.
Я наблюдала за ней с усмешкой. С кем она переписывается? С молодым человеком? Так пусть он поскорее вытащит ее из кошмарной старушечьей оболочки, пусть сожжет, как лягушачью шкурку, ее клетчатую юбку, сломает очки, купит модные линзы, и пусть Катушка засверкает, как новогодняя гирлянда, которыми уже начали украшать витрины магазинов. Это было очень здорово – не бояться учителей и думать о них снисходительно. «Желаю тебе счастья, детка!» – ухмыльнулась я мысленно и принялась за работу.
Несколько заданий сделала сразу, а некоторые, совсем непонятные, пропустила с чистой совестью. На прошлой олимпиаде я поступила так же.
В конце работы нужно было написать небольшое эссе, но не успела я вывести заглавие, как в моей ручке закончились чернила.
– Таня, – прошептала я. – Тань… У тебя нет запасной ручки?
– Только черная, – ответила она, открывая пенал. – Проверь, пишет ли…
– Да что это такое?! – раздался крик за моей спиной.
Катушка испуганно дернулась и сунула телефон в карман жилетки.
Я обернулась. Оказывается, за нашими спинами сидела та самая пожилая горбатая учительница. Теперь же она встала и, опираясь на парты, медленно двигалась к нам.
Ее лицо было перекошено от ярости. Волосы надо лбом, успевшие наэлектризоваться, стояли дыбом.
– У вас коллективная работа?! – прогремела она над моим ухом.
– В смысле? – не поняла я.
– Почему вы болтаете не переставая?!
– Э-э-э, – протянула я. – У меня ручка кончилась.
– Вот только врать не надо! – закричала учительница. – Глядя мне в глаза, врать не надо!
Дверь отворилась, и в класс с обеспокоенным видом вошел профессор Коваленко. За ним мы увидели Ольгу Сергеевну.
– Полюбуйтесь на своих красавиц! – гремела учительница, указывая на меня. – Болтают, обсуждают работу! За кого вы нас принимаете?!
Она обращалась к Ольге Сергеевне, сверля ее глазами.
– Мои ученицы не нарушают правил, – с достоинством ответила наша англичанка. – Я за них ручаюсь.
– Клавдия Семеновна, простите! – воскликнул профессор Коваленко. – Девочки не знали правил нашей школы…
Все в порядке. Я все всем объясню.
– Кому и что вы объясните?! – гневно спросила учительница.
Они стояли с Ольгой Сергеевной друг напротив друга и сверлили одна другую глазами. Профессор Коваленко стоял между ними, как рефери на боксерском ринге, только, в отличие от рефери, вид у него был несчастный. Катушка и вовсе забилась в угол между подоконником и тумбочкой с книгами. А я… Честно сказать, я наслаждалась зрелищем. Не учителя, а герои шекспировской пьесы «Много шума из ничего».
– Хотите, я с вами останусь наблюдателем? – предложил грустный рефери пожилой учительнице.
– Хочу, – внезапно успокоившись, сказала она.
– Ольга Сергеевна… – мягко произнес профессор Коваленко. Наша англичанка, фыркнув, удалилась.
– Видала? – прошептала я Тане, когда учителя отошли от нас. – Она ревновала!
– Кто? – спросила Таня, но, когда я попыталась объяснить, замахала руками: мол, хватит, а то нам опять достанется.
А я долго не могла успокоиться. Смешное вышло происшествие! Эту горбатую Клавдию Семеновну профессор Коваленко явно никогда не позовет на кофе. Никогда не посмотрит на нее так же лучисто, как на Ольгу Сергеевну. Вот она и злится!
«Учить людей – это как учиться самому исполнять песни, – пришло мне в голову. – Бывает, что слышишь какую – то незнакомую песню на неизвестном языке, и она внушает тебе иногда восторг, а иногда и отвращение. А потом ты прослушиваешь эту песню десятки раз, выучиваешь наизусть, подбираешь на гитаре или на приложении к айфону и исполняешь сам. И тогда понимаешь, что в твоих силах вызвать восторг или отвращение у слушателей. Учителем может быть каждый. Стоит только захотеть».
Я записала эти мысли туда, где должно было быть эссе.
Правда, вышло не так витиевато и красиво, как по-русски, но общую мысль я передала. Может, я даже возьму первое место – за оригинальность.
Наконец олимпиада закончилась. В холле я стащила с ботинок бахилы и швырнула их в мусорное ведро. Ужасно хотелось есть. Перед глазами так и стояла огромная тарелка гречки. Даже запах капусты перестал казаться неприятным. Еще не терпелось вставить в уши наушники и послушать las canciónes infantiles, детские песенки.